Дневник мага (Коэльо) - страница 107

Некоторое время я любовался плодом своих усилий, пока не напомнила о себе боль в израненных руках. Петрус все еще спал. Подойдя вплотную, я слегка потыкал его носком башмака.

Тотчас проснувшись, он взглянул на крест и сказал только:

— Очень хорошо. В Понферраде сменим тебе повязки.

— Лучше бы я поднял дерево, честное слово. А так, с крестом на плечах, мне казалось, будто поиски мудрости сводятся к тому, что люди приносят тебя в жертву.

Я оглянулся по сторонам, и только что произнесенные слова повисли в пустоте. История с крестом отодвинулась в какую-то дальнюю даль, хотя все это было только вчера. И никак не вязалось с отделанной черным мрамором ванной и с джакузи, где я нежился в теплой воде, медленно потягивая из хрустального бокала превосходную «риоху». Петруса я не видел — он находился в номере роскошного отеля, где мы остановились.

— Так почему же все-таки крест?

— Стоило немалых трудов убедить портье, что ты не бродяга, — крикнул он из комнаты.

Я знал по опыту, что, если Петрус сменил тему, настаивать бесполезно. Я вылез, надел длинные брюки и свежую рубаху. Осторожно размотал бинты, ожидая увидеть открывшиеся раны. Однако лишь там, где отстала корочка, выступило немного крови. Они уже снова зарубцовывались, и я чувствовал себя превосходно.

Мы поужинали в гостиничном ресторане. Заказанное Петрусом фирменное блюдо17 — паэпью по-валенсиански — съедено было в молчании и запито ароматной «риохой». Покончив с едой, Петрус предложил мне прогуляться.

Мы вышли из отеля и направились в сторону вокзала. Петрус, по своему обыкновению, погрузился в молчание и за все время пути не вымолвил ни слова. Когда мы оказались на грязных, пропахших машинным маслом путях, он уселся неподалеку от исполинского локомотива и сказал:

— Побудем здесь.

Но мне вовсе не хотелось пачкать свежие брюки, и я остался на ногах. Осведомился, не лучше ли дойти до главной площади Понферрады.

— Путь Сантьяго близится к концу, — отвечал мой проводник. — А поскольку наша действительность куда ближе к этим железнодорожным вагонам, нежели к прелестно-безмятежным видам, которыми любовались мы с тобой во время нашего путешествия, будет лучше поговорить именно здесь.

Петрус велел мне снять кроссовки и рубаху. Потом ослабил перевязку на предплечье, сделав ее менее тугой, но забинтованные кисти не тронул.

— Не беспокойся, — сказал он. — Сейчас тебе руки не понадобятся — по крайней мере, хвататься ими ни за что не будешь.

Он был как-то необычно серьезен и говорил так значительно, что я невольно встревожился — должно было произойти нечто важное.