Основные работы:
«Онтология Гегеля и основание теории историчности» (1932)
«Разум и революция. Гегель и возникновение социальной теории» (1941)
«Эрос и цивилизация. Философское исследование учения Фрейда» (1956)
«Советский марксизм. Критическое исследование» (1958)
«Одномерный человек: Исследования по идеологии развитого индустриального общества» (1964)
«Культура и общество» — статьи разных лет в 2-х т. (изд. в 1965)
«Конец утопии: Герберт Маркузе ведет дискуссию со студентами и профессорами Свободного университета в Зап. Берлине» (1967)
«Негации. Эссе по критической теории» (1968)
«Психоанализ и политика» (1968)
«Опыт об освобождении» (1969)
«Идеи к критической теории общества» (1969)
«Контрреволюциия и восстание» (1972)
«Эстетическое измерение: К критике марксистской эстетики» (1977)
Известность Герберта Маркузе выходит далеко за пределы людей, занимающихся или интересующихся философией. Более того, для многих — он не столько философ, сколько идеолог движения «новых левых». Такая ситуация, когда философия, которая в общем-то не предназначена для массового потребления, завоевывает умы миллионов, не нова. (Примеры хорошо известны.) Но каковы бы ни были конкретные причины популярности философских идей в каждом конкретном случае, по-видимому, априорно можно указать одну общую: всматриваясь в глубины человеческого бытия, философия обнаруживает столь значимые и иногда столь болезненные его стороны, что это живо отзывается в сознании (точнее, в бессознательном) неискушенного в философии человека.
Об этом стоило сказать, потому что в случае с Маркузе можно с равной степенью аргументированности утверждать и умышленность, и непредумышленность такого эффекта его книг «Эрос и цивилизация» и «Одномерный человек». Эти две работы из длинного списка произведений Маркузе и принесли ему всемирную славу, поставив его в один ряд с теми мыслителями, к которым в двадцатом веке человек обращался с вопросом о судьбе западной цивилизации. Нам кажется, что именно в свете указанного нами противоречия можно отчетливо представить проблематику этих книг, их достоинства и недостатки.
В поисках утраченного Эроса
«Эрос и цивилизация» вышла в 1956 г. и была первой крупной работой Маркузе после книги «Разум и революция. Гегель и возникновение социальной теории»(1941). Такой перерыв был вызван работой в разведывательной службе США в военный и послевоенный период. Можно предположить, что опыт близкого соприкосновения с механизмами функционирования государства не мог не отразиться, как не могло в ней не отразиться понимание Маркузе послевоенного состояния мира и западной цивилизации. Во всяком случае, историко-философские пристрастия Маркузе меняются, и он ищет теперь союзников не среди апологетов европейской цивилизации (Гегель), а среди ее критиков (Фрейд). Несмотря на свой — предполагающий академический тон — подзаголовок («Философское исследование учения Фрейда»), книга не укладывается в рамки жанра философского исследования-трактата в привычном смысле. И дело не в том, что автор затрагивает множество предметных областей, но, так сказать, в модальности: автор не просто констатирует факты и делает выводы — в подтексте постоянно слышится императив. Маркузе пытается заглянуть в будущее. Однако мы имеем дело не с прогнозом, не с беспристрастным взвешиванием того или иного вероятного хода событий, ибо Маркузе пытается не просто заглянуть в будущее, но — за пределы того будущего, которое готовит себе современное общество (т. е. «репрессивная цивилизация» в терминах «Эроса и цивилизации» и «технологическая» или «индустриальная цивилизация» в терминах «Одномерного человека») и увидеть возможность (а не вероятность) «трансцендирования» установившегося культурного универсума. Разница принципиальная. Слово «вероятность» звучит фаталистически. Но когда речь идет о «возможности», то мыслится прежде всего субъект, который способен осознать ее и ею воспользоваться. Именно поэтому основной тон книги (точнее, книг) императивен. Уже сначала взяв высокую ноту (см. «Политическое предисловие» в приложении), автор продолжает нагнетать эмоциональное напряжение, так что местами стиль напоминает не столько исследование ученого, сколько речь оратора. Текст не столько читается, сколько звучит — как обвинение или политическое воззвание.