– Ты не покажешь мне свой язык? – спросила я. – Я хочу видеть язык, который у тебя удалили.
Юноша надел футболку и брюки, брошенные на соседнюю кровать, после чего повесил на шею кулон.
«Зачем?»
– Просто так.
Он притянул меня к себе за плечи и широко разинул рот.
Внутри царил полный мрак. У него действительно не было языка. Вместо него зияла только черная пещера. Я долго вглядывалась, но там был только густой мрак, от которого у меня закружилась голова.
И тут из фойе раздался раздраженный крик:
– Мари! Мари, где тебя носит?
Это была моя мать. Затем послышался торопливый топот ног, поднимающихся по лестнице.
Я немедленно убрала блокнот для эскизов и коробку с красками, после чего затащила племянника в шкаф, где мы оба спрятались. Я крепко прижалась к юноше всем телом.
Мать постучала в дверь соседнего номера 201.
– Я пришла сменить вам покрывала.
Затем она остановилась перед дверью номера 202, достала из кармана передника связку ключей, выбрала нужный и вставила его в замочную скважину.
Сердце мое бешено заколотилось, дышать стало тяжело. Как в детстве, когда я пряталась в комнате для гостей. Мне было так же душно, как когда переводчик скрутил шарфом мою шею. В шкафу стоял запах нафталина, и глаза у меня стали слезиться.
Мать осмотрела комнату. Прошла мимо шкафа, проверила, закрыто ли окно, задернула занавески. Мне было страшно, и я почему-то не решалась посмотреть через щель – из опасения, что она может нас обнаружить. Пол подрагивал при каждом движении ее могучих ног. Я перепуталась. Меня пугало все: то, что мать нас обнаружит; и то, что я соблазнила племянника; и то, что он делал со мной; и то, что переводчик об этом даже не подозревал.
Мать опустила руку на ту кровать, где совсем недавно лежали мы, разгладила складки на покрывале. Ее пальцы подползли к ночному столику, на который племянник клал свой кулон, чтобы проверить, не запылился ли он. Я с тревогой думала: а не осталось ли на нем еще тепла моего тела? Мне было даже страшно представить, что на столик мог упасть один из моих волосков. Одного волоска было бы достаточно, чтобы мать поняла, что здесь была я.
Биение наших сердец слилось воедино. Дыхание племянника увлажняло мне мочку уха. В его волосах еще ощущался запах моря. Мама еще раз осмотрела комнату, дабы убедиться, что она ничего не забыла, после чего вышла, прищелкнув языком, и вскоре шаги ее стихли.
И вдруг силы оставили меня, и я присела на корточки. Потом рухнула, соскользнув по его рукам. Света, проникавшего через дверную щель, было недостаточно, и внутренность дверного шкафа казалась еще более темной. Подняв к племяннику глаза, я различала только смутный силуэт, но не могла рассмотреть ни выражения его лица, ни его пальцев. У меня создалось такое ощущение, что каждый раз, когда я моргаю, юноша еще больше погружается в темноту.