Одеваешь «Сенхейзеровские» наушники и врубаешь на полную мощь Пинк Флойд…
…Ты уверен, что можешь отличить синеву неба от врат ада?…
Старая контузия, затаившись до времени, выходит кровью из ноздрей.
В сотый раз умираешь.
В тысячный.
Почему? За что?
Может — заслужил?
Скрипнула дверь — она вернулась.
Выпрямляешься, расправляешь плечи. Никто не увидит твоего отчаяния.
Улыбаешься.
Ну идиот, что взять!
— Ты сильный!..
— Ты умный!..
Хочешь быть как все?
Надо было быть как все!
Всегда.
Теперь ты — изгой в мире живых.
Неприемлем в мире мертвых.
Прощай.
Гуд бай блю скай?
фиг вам!
Шоу маст гоу он!
Продолжаем.
Четыре миллиарда одиночеств.
Но для тебя больнее всего — твое…
Собственное.
Оно ближе.
…Неожиданная пальба сбросила тебя с постели. Хватая привычно стоящий в изголовье автомат ты не находишь его и понимаешь — все…
…Жена, глядя на тебя, сидящего на полу и роняющего тяжелый пот, смеется: она смотрела кино по видику, где крутой мэн расстреливает из «Калаша» два батальона духов.
Взглянув в твои загнанные глаза, она осекается и выключает видик.
Ты опять умер.
В который раз, брат?
Потерян счет смертям.
Своим и чужим.
Бессонница тысяч, прошедших этот Ад.
Долг, не дающий уснуть Димке Гусеву.
Лукич, посылавший нас на смерть — почему ты сидишь, куря во тьме безлюдной кухни?
Батя…
Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Простите, что я выжил.
Простите…
Я пью за вас.
Одиночество в толпе — вот твое наказание.
Душа скребется и плачет — она не понимает: за что ее заковали в непробиваемую броню одиночества?…
Видимость благополучия.
Простить тебя?
За что?
За то, что выжил?
Это — твое наказание.
Легче умереть.
Мертвые не страдают.
Сын, через четырнадцать лет, случайно узнав, спросит тебя:
— Папа, а правда, что ты воевал?
Правда.
Раны, болящие по ночам.
Память.
— А почему ты никогда мне не рассказывал?…
Почему?
Тебе стреляли в спину свои?
Стреляли.
Можешь жить с этим?
Живи!
Посвящение всем, кто дошел.
Памяти тех, кто не вернулся
Как-то тебя пригласят в очередной раз в школу, где ты учился 10 лет. Рассказать подрастающему поколению о войне, о долге, о мужестве.
И ты, нацепив на цивильный пиджак военные награды, будешь рассказывать им о Афгане, о горах, о гибели разведгруппы «Ущелье-3»…
И встанет парнишка, и звонким голоском скажет тебе: «Мы так завидуем Вам! Вы совершили подвиг и мы тоже мечтаем о нем!».
И ты будешь сидеть, с замерзшей улыбкой обводя лица этих пацанов и девчонок, глядящих на тебя с восхищением в глазах; а мысли твои будут метаться, ища слова о том, что это неправильно: погибать и убивать, что в 19 лет хладнокровно жать на спусковой курок — это зло, но большее зло — не жать на него, иначе убьют и тебя и тех, кто тебе доверяет.