Упрекая себя за такие мысли, Ася дала Матвею погремушку, а сама села заниматься. За последний год сформировалась у нее привычка заниматься урывками, мгновенно отрываясь от книги по любой срочной надобности. Позанималась, сварила кашу, покормила Матвея. Спросила его:
— Будем бабай?
Он отказался.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказала Ася.
Вошел Олег Раков. Она так и сжалась.
— А Людка где? — спросил Олег, играя цепочкой заграничного пояса.
— Уехала.
— Надолго?
— Наверно, на все каникулы.
Олег присвистнул.
— Послушай, Уманская, это ты натрепалась ребятам про нас с Людкой? Больше некому.
— Я?! Ты с ума сошел? С чего ты взял?
— На курсе проходу мне не дают, называют папой.
— Я тут решительно ни при чем.
— Так ли уж? — усмехнулся Олег.
— Ты свои подлые намеки брось! Ни Люда, ни я никому про тебя не говорили. Не стоишь ты, чтобы язык об тебя марать. Она, наоборот, боится до смерти, как бы кто не узнал.
— С чего они тогда взяли?
— Просто Матвейка очень похож на тебя. К сожалению.
Олег подошел к кроватке, где, важный, красивый и толстый, сидел его сын. Первым недавно пробившимся сахарным зубом он грыз кольцо. Королевской повадкой, на все наплевательством он и в самом деле был похож на Олега — даже больше, чем ямочкой на подбородке.
Что-то смягчилось в лице Олега… И гордость тут была, и сожаление, и даже нежность какая-то…
— Послушай, Аська, ты не думай, что я такой уж законченный подонок. Я даже Людке готов помогать, что-нибудь рэ двадцать — тридцать в месяц…
— Убирайся вон, Раков, — Ася показала ему на дверь, — забудь сюда дорогу и никогда больше не приходи!
— Тоже Елизавета Английская! А ты тут, спрашивается, при чем? От жилетки рукава.
Тут Ася размахнулась и влепила Олегу пощечину. И не какую-нибудь символическую, а размашистую, от плеча, со всем весом и силой. Олег выругался. Матвей заревел. Олег скрипнул зубами и сказал сдавленным голосом:
— Идиотка! К сожалению, в моем кругу не принято бить женщин, а то бы я тебе показал. Тыква, балда!
Вышел и дверью хлопнул. Посыпалась штукатурка, Матвей заорал пуще. Ася взяла его в свои дрожащие руки, прижалась щекой к его мокрой кисленькой щеке, и стали они вдвоем плакать…
Перед отъездом Ася дала домой телеграмму: «Еду, встречайте», номер поезда, номер вагона. О Матвее упоминать не стала, зная в своих родителях традиционный страх пожилых людей перед любым известием, сообщенным по телеграфу…
В дороге жара стояла ужасная; Ася измучилась с бутылочками молочных смесей, удержать которые от скисания было никак невозможно. Стала кормить Матвея только сушками, которые он грыз своим единственным зубом. Познакомилась с соседями по вагону; все они дружно восхищались мальчиком, не сомневаясь, что это Асин сын. Она не возражала, да и глупо было бы возражать. Некоторые даже находили явное сходство между сыном и матерью: «Оба такие полненькие…» Ася впервые почувствовала, как ее полнота, отраженная в полноте Матвея, становится чем-то милым, невинным… А главное, ей было невыразимо сладко хоть недолго, а побыть матерью…