— Это что тут, в углу? — показывает Жур. — Надо разобрать.
Зайцев разгребает какие-то тряпки, мочало — сперва ногой, потом руками, Егоров начинает ему помогать. Они вытаскивают из кучи тряпья ватное одеяло, тянут матрац, набитый мочалом.
И вдруг в самом углу испуганно заплакал ребенок. Голый, худенький, лет, наверно, трех, со всклокоченными волосами.
— Ну, ты, сопляк! — сердито отодвигает его Зайцев. Он сердится сейчас на все, на всех. Он уверен, что таким сердитым и должен быть всегда работник такого учреждения.
Ребенок встает на тоненькие ножки, жмурится от света, но не уходит из угла.
— Мальчик, — удивляется Егоров.
— Уберите ребенка, — обращается к женщинам Жур. — Чей это ребенок?
На свет лампы выползает страшная, как баба-яга, старуха. Точно такую Егоров видел в криминалистическом кабинете на снимке. А эта только что спала на печке.
— Кто его знает, чей он? Верка его мать. Она уехала во Владивосток. Оставляла мне ему на харчи, но чего она там оставила…
— А как Веркина фамилия?
— Кто ее знает, как! Верка и Верка. Княжна ей была кличка…
Егоров поднял ребенка с полу, и ребенок цепко ухватился за его шею.
— Глядите, признал отца, — засмеялась женщина в цыганской шали.
Егоров покраснел.
— Кешка, — сказала Дуня мальчику, — это твой отец нашелся. Поцелуй папочку.
Мальчик еще крепче обнял Егорова и действительно поцеловал.
— Ничей? — спросил Егоров старуху. — Совсем, совсем ничей? — и повернулся к Журу.
— Работай, — нахмурился Жур. — Тут не детский дом. Положи ребенка…
Егоров посадил мальчика на сундук около кирпичной плитки и прикрыл его плечики байковым одеялом.
Зайцев уже оторвал топором плинтус и стал вырубать первую от стены доску.
— Подожди-ка, не так, — взял долото Егоров. — Она так может расколоться…
— Ну и пусть, — продолжал орудовать топором Зайцев. — Жалко, что ли…
— Подожди, — опять сказал Егоров.
И подсунул долото в то место, где забиты гвозди. Надавил коленом на ручку долота. Доска скрипнула протяжно и подалась, сильно пахнув старой, слежавшейся пылью и плесенью, от которой трудно дышать. И в то же время чуть расколотая смолистая доска вдруг запахла свежей лиственницей или сосной, будто под слоем тлела, таилась жизнь. И вот она обнаружила себя.
Егоров ловко отрывал долотом одну доску за другой, точно не один год провел на этой работе. Он делал теперь это с явным удовольствием. Но вдруг над его головой закричал Воробейчик:
— Ящик!
Под полом оказалось три ящика — два длинных и один квадратный.
В длинных ящиках лежали короткие японские карабины, обмазанные по стволам вонючей желтой мазью и обернутые в вощеную бумагу. В квадратном ящике — обоймы с патронами.