Стремление к единству веры и знания, науки и жизни и постижению Истины делает неразделимым творчество Флоренского — религиозного мыслителя, священника и ученого. Юношеский замысел синтеза науки и церковности — «в разных сферах её и на разных глубинах»[23] нашел свое отражение и в журнале «Богословский вестник», редактором которого Флоренский был в 1912-17 годах, а в 1927 его назначают редактором «Технической энциклопедии», для которой он написал около 150 статей на научные темы.
Уникальность работ Флоренского в том, что он стремился синтезировать в единое целое знания самых различных областей. Свою жизненную задачу он понимает «как проложение путей к будущему цельному мировоззрению»[24]. По мнению академика Лихачева, «для него не существовало дробления единого знания на привычные нам разделы»[25]. Религия для Флоренского — это важнейший составной элемент человеческой культуры, и даже в 1923 г., когда основным занятием его стала научная деятельность, он публикует «Записку о христианстве и культуре», в которой разрабатывает программу преобразования науки и культуры на религиозных началах: по мысли ученого-богослова, и наука, и культура, и религия, выполняя свои функции, «живут согласно, нуждаясь друг в друге и служа единому организму»[26]. Разработка вопроса о соединении религиозных убеждений и научной материальной деятельности приводит Флоренского к открытиям в разных областях наук.
Раздвинув горизонты науки, он на десятилетия заглянул вперед. Так, в книге «Мнимости в геометрии» (М., 1922) математически предвосхитил то, что в физике наших дней получило название «антимира»; в статье «Физика на службе математики» обсуждает проблему, решение которой привело к созданию аналого-вычислительной машины. И это не единственное проявление его необыкновенного таланта.
Оценивая вклад Флоренского в изучение Платона, один из лучших знатоков античной культуры А. Ф. Лосев писал, что он «дал концепцию платонизма, по глубине и тонкости превосходящую все, что когда-нибудь я читал о Платоне»[27].
Флоренский часто говорил о надвигающемся крушении привычных устоев жизни, и революция не была для него неожиданностью. Он живо откликнулся на призыв принять участие в культурном и научно-техническом строительстве в стране. Чувство единения с Россией, с ее народом было столь велико, что он, естественно, не мог покинуть Родину, хотя за границей его ожидала блестящая научная будущность и мировая слава ученого. «Жизнь ему как бы предлагала выбор, — пишет С. Н. Булгаков, — между Соловками и Парижем, но он избрал родину, хотя то были и Соловки».