– Тетя, я не хочу думать, что вы говорите серьезно! – горячо возразила девушка, и ее кроткие черты приняли строгое выражение. – Разве вы не знаете, как отчаивалась, как рыдала несчастная мать, когда Бог взял ее девочку, единственную радость и утешение ее жизни? Разве нам не отрадно отдать последний долг, воздать почести дорогому умершему пред вечной разлукой с ним? Разве не служит для нас утешением возможность выразить последнюю ласку и заботу отошедшему в иной мир, и неужели бедная мать должна лишить себя этого утешения только потому, что она бедна? Не сердитесь на меня, тетя, но я решительно не могу взять эти деньги, облитые слезами несчастной матери.
– Ты опять начала говорить по-книжному, но, Лина, если ты будешь так поступать, то никогда ничего не припасешь себе, хоть проработаешь всю жизнь.
– Не беспокойтесь, тетя, – ответила молодая девушка с оттенком горечи в голосе, – вы отлично знаете, что я всегда беру деньги от родных богатых покойников. Вы ведь не взяли денег от Шмидт, не правда ли?
– Конечно не взяла, раз ты этого не хочешь, но это не помешало мне рассердиться на тебя. Я даже Якову сказала, который как раз встретился мне в эту минуту. Но он ни на волос не лучше тебя: «Линочка права», сказал он мне и принял твою сторону.
Взгляд «Стрекозы» скользнул по лежащей на столе исписанной тетрадке.
– Что это у тебя за писание? – спросила она.
– Это – стихи, написанные покойным дядей Лебсрехтом. Я вытирала пыль в шкафу и как-то уронила одну книгу; при падении она раскрылась, и из нее выпала эта тетрадка.
– Да, – сказала старушка, и глубокая грусть покрыла ее черты, – у брата были чудные стихи, он, вероятно, списывал их из своих книг. Он не расставался с этой тетрадью даже пред смертью, часто во время его последней болезни я клала эту тетрадь ему на колена, а в день смерти он сам вложил ее в эту толстую книгу.
– Тетя Сусанна, разве дядя любил кого-нибудь? – вдруг спросила Магдалина.
«Стрекоза», которая, несмотря на грустные воспоминания, собиралась в эту минуту положить кусок булки в рот, с глубоким недоумением остановилась.
– Какие глупые мысли тебе приходят в голову, – наконец выговорила она. – Лебсрехт, серьезный, скромный Лебсрехт, который не смотрел даже по сторонам, когда шел по улице, и вдруг… нет, это невозможно!
– И, несмотря на это, он мог все-таки любить.
– Но кого же? Правда, в ту пору немало красивых женщин и девушек собирались послушать его проповеди, но он не смотрел ни на одну из них. Он нигде не бывал, постоянно сидел дома за своими книгами. Только несколько раз в неделю он ходил на уроки к сыну бургомистра Вернера.