— А статуэтку ты зачем тогда стащил?
— М-да. Хватает у тебя ума задавать такие вопросы. Я, думаешь, знаю, зачем?! Я ж ни черта не помню…
— Понятно. Я сейчас подумала…
— Поменьше думай, мой тебе совет. И вообще — не сыпь мне соль на мои маленькие ранки. Мне и так стыдно.
Беседу вдруг прервал требовательный телефонный писк. На удивление и совершенно некстати прорезалась Соня. «Наташа сказала, что вы здесь…» — зачем-то поспешно оправдалась она.
Соня, оказывается, выдумала пикник, созвала приятную компанию, а заключительным аккордом подразумевались Лиза с Ритой. Как видно, Соня в очередной раз отмечала «день независимости» от второй половины. Можно было легко предположить, что сие приглашение — только прелюдия к чему-то иному, и самое неприятное, что Елизавета не догадывалась к чему. Соня тем временем неуклюже извинялась за сегодняшний холодный прием и что, мол, «все хорошо, что хорошо кончается», и пусть Ритка на нее не обижается и пусть живет у нее, во второй комнате, сколько ей нужно. Другое дело — наболевшая тема… Соня просит больше ее не затрагивать, ибо она не вполне доверяет… Проще говоря, сифилис Риты мог не иметь никакого отношения к Вениамину, а уж к Кате тем более… А Маргарита у нас человек импульсивный, и мало ли что с ней могло случиться в Орлином, кто ж не помнит, какие там творились безобразия…
Тут Елизавета собралась с духом и впервые послала знакомого и не вполне ей отвратительного человека в окрестности популярного и емкого словечка. Не то чтобы она никогда не произносила этой идиомы вслух, а тем более про себя. Но все-таки она редко позволяла так расслабиться своему речевому аппарату. Выходит — зря. Теперь же, облегчив душу, Лиза без всякого раскаяния бросила трубку. Толик удивленно-вопросительно воззрился на нее, ожидая объяснений. Но Лиза ничего объяснять не стала. Она забралась в тяжелое продавленное кресло, укрылась пыльным покрывалом, скрывавшим прорехи в обивке, и изрекла: «Наконец-то я научилась громко материться!»
Потом она смутно помнила робкие предложения Толика раздеться и лечь по-человечески. Но Елизавета Юрьевна, уже пустившая сонную слюнку, отвергла мещанский комфорт. Более того — перед окончательным отплытием к Морфею Лиза обреченно решила: никому нельзя верить, буду заново обретать девственность, обойдусь без мужчин. Очевидно, Лиза несправедливо злилась на Толика за напрасную обходительность. Долгий утомительный день сошел в забытье…