– Может, и выдержит, да куда нам колокол такой, Валерий Аркадьевич? До Москвы дозваниваться? – возразил Турчин.
– Ничего, пусть знают наших, – сказал Шиленский. – Вы только представьте, как вдарим! Да как пойдет звон по всей этой шири… – Шиленский развел руками. – Ну что, отче?
Отец Евмений сначала только промычал что-то, пожимая плечами. Потом вздохнул и ответил:
– Ежели не обременителен вам такой подарок, то мы его примем с превеликой благодарностью.
– Тогда по рукам, – сказал Шиленский, дотронулся до плеча священника и отошел к жене, которая тем временем вывела к гостям нарядных детей – мальчиков-двойняшек и девочку лет трех.
– Так откуда дровишки? – напомнил о своем вопросе Соломин.
– Это странная история, – отвечал Дубровин. – Чужая жена, больше года отбивал ее у какого-то осетинского водочного магната. Вроде Елены Троянской. Магнат выкрадывал ее, возил аж в Новую Зеландию развеяться, а непокорная жена вообще от пищи отказалась. Тогда тот собственноручно привез ее к Валерию Аркадьевичу. Так она и не сдалась и чуть не померла, будучи тридцати восьми килограммов веса.
– Ничего, отъелась, – сказала Катя, оглянувшись на невесту.
– «Крейцерова соната», – покачал головой Соломин.
– При чем здесь Толстой? – грозно спросил Турчин.
– Скорее, Бетховен, – отозвался Соломин. – Значит, наш Парис не промах… – продолжал он. – А что здесь размещалось в советское время?
– Туберкулезный санаторий, – сказал Дубровин.
– Как же ему удалось занять такую роскошь?
– В Азии неподкупны только мухи, – съязвил Турчин. – Кроме того, Шиленский столько хлопот претерпел с этими руинами, чтобы в точности восстановить исторический облик, что впору отдать ему должное.
– О, да я не верю своим ушам, неужто вы полюбили буржуев?
– Я не изменяю своим взглядам, но не могу не отдать должное труду Шиленского над данным памятником архитектуры.
– Что вы говорите? А вам не жалко больных? Где они будут теперь реабилитироваться? Того гляди он и чаусовскую усадьбу отреставрирует, вместе с вами… вместе с нами. Посмотрим, как вы тогда запоете. Не для того ли он подбирается со своим колоколом? А? Батюшка? И что вы скажете о таможеннике, который делится с вами взятками?
– Он делится не со мной, а с людьми, – вздохнул отец Евмений. – И потом, мы все умрем, все позабудется, а храм еще века простоит.
– Да, да, верно говорите, отец святой, – закивал Дубровин, который смущенно следил за развитием спора. – Ах, как верно! Все позабудется. Ничто не вечно – ни человек, ни его глупость, ни его зло…
– Вечность – главное зло, – сказала Катя. – Вечность придумал очень злой Бог. Доброе существо не могло придумать такую казнь. И если, как вы говорите, Бог добрый, он должен быть пустотой.