Он уже не мог совладать с собой, она поняла это и зашептала горячо ему в ухо:
– Слушай… слушай… ты… скажи мне… Ты… ты хотел бы, чтоб я стала… девственницей?
– Каким образом? Зачем? – обомлел Соломин.
Катя привстала. Он смутно видел ее профиль, блеск глаз сквозь ниспадавшие пряди.
– Я хочу быть чистой. Понимаешь? Я чистоты хочу… Я хочу оставить свою жизнь и найти себя в другой. Я представляю ее: яркий свет, пшеничное поле, я иду по нему, ищу цветы, васильки… и такие еще меленькие, белые… а вокруг светло, и необычно светло, будто видно сквозь стекло, а я вся новая, без пятнышка…
– Да что ты говоришь такое? – Соломин едва сдерживал себя, чтобы не повалить и загрызть… – Хочешь виски?
– Принеси.
Соломин дал ей со льдом, сам хлебнул из горлышка и снова потянулся к ней, приник к локтю, чувствуя, как внутри поднимается и проходит через темя сильный стержень, полный алмазных созвездий и тугого хлопанья голубиных крыльев.
– Музыку хочу слушать, – отдернула руку Катя. Под кайфом она становилась доступней, и было время, в самом начале, когда Соломин даже потворствовал этому, но однажды, когда понял, что ей все равно, что любит она не его, а набор химических формул, приливших к ее опийным рецепторам, ему стало мерзко. Пьяной она была весела и глумлива, преображалась, становилась другим человеком, хватала его за руку, когда возражала, и говорила с улыбкой, как блаженная. Ему нравились ее прикосновения – всегда, любой частью тела или одежды.
Она швырнула ему плеер, он поймал и воткнул переходник в гнездо усилителя. Рев наполнил комнату. Жесткий ритм ударных и бас-гитары, хрип саксофона подхватил Соломина. “Taxi, taxi, hotel, hotel. I got the whiskey, baby. I got the whiskey. I got the cigarettes”. Катя раскачивалась из стороны в сторону на кровати и взяла его за руку, приглашая. Он потянулся к ней, но ей хотелось танцевать, и она слетела с кровати, взяла из шкафа шелковый шарф и закружилась, выписывая струящиеся фигуры.
Послушали еще несколько песен. Соломин обнял ее и стал целовать.
– Дурачок, постой, постой, – радостно и торопливо прошептала она, освобождаясь, – давай еще выпьем и поговорим. Мы же давно с тобой не говорили по душам. Как хорошо, что сейчас можем. Тебя так давно не было…
Соломин и сам рад был поговорить, только не знал, что ему делать со своим возбуждением. Но Катя так нежно взглянула на него и погладила по голове, что он почувствовал слезы.
– Что ж, давай говорить, – прошептал Соломин.
– О чем? Выбирай, – восторженно сказала Катя и закуталась в шарф. – Да чего ж ты шепчешь? От кого нам скрываться?