– C’est tr ès bien, mon chèri, – мечтательно отвечал Дубровин, облизывая белую полоску на верхней губе.
Влетела оса, Турчин испугался и яростно выгнал ее кухонным полотенцем.
С улицы позвали мальчики, прося выдать им ключ от компьютерной комнаты; Дубровин отстегнул от связки и бросил в окно:
– Чур, в пять обратно как штык.
– Святой отец, не заставляйте вас упрашивать, садитесь питаться, – позвал Турчин. – Вы, что ли, у Соломина привычку взяли – цену себе набивать?
Отец Евмений обернулся к образу, перекрестился и с улыбкой в бороде уселся за стол.
– Чем занимались утречком, святой отец? – спрашивал молодой доктор. – Небось, опять на голавля ходили?
– Голавль по утрам не клюет. Голавль – полдневная рыба, любит сильное солнце над перекатом или в тени под кустом отсиживается.
– Вы прямо ихтиолог какой-то, а не священник. Когда ж вы книжки-то читать будете?
– Апостол Петр рыбаком был, и аз многогрешный покушаюсь, – снова улыбнулся отец Евмений и распустил ворот рясы.
– Ох уж мне эти ловцы душ, – буркнул Турчин с набитым ртом.
Дубровин, жадно и молча поглотивший окрошку, положил себе в тарелку дымящийся картофель и подлил в стакан пива. Он думал все утро и сейчас о разговоре с Соломиным; он не понимал его, но жалел, не видя способа помочь.
– Ездил сегодня с Соломиным купаться. Вот у кого личная жизнь не сахар. Ему бы хозяйку смирную, трудолюбивую, может, детишек бы ему нарожала. А то с этой зазнобой он долго не протянет. Что-то будет?..
– А по мне так пусть хоть передушат друг друга, и чем скорей, тем лучше, – сказал Турчин. – Я бы уже сейчас их в милицию сдал. В цивилизованных странах есть закон о предупреждении преступления.
– Нигде таких законов нету, Яков Борисыч.
– Почему нету? – встрепенулся молодой доктор. – Это только у нас нет, а во всем мире почитается за правое дело предупреждать беззаконие и смертоубийство.
– Разве можно ограничить свободу человека, ничего не совершившего? – сказал отец Евмений.
– В случае Соломина – да.
– Снова занесло вас в дебри, – сказал Дубровин сокрушенно. – Это ваши анархические премудрости вас так исковеркали. Поменьше вам о судьбах мира следует думать, побольше о ближнем. Когда же вы повзрослеете, Яков Борисович?
– «Уж я не тот любовник страстный, кому дивился прежде свет…» – громко запел Турчин.
– Прекратите паясничать, – сказал Дубровин. – Есть еще пиво?
– Если не Соломина, так бабу его точно пора бы изолировать, – продолжал Турчин. – А то из-за нее Весьегожск весь перестреляется и ширяться начнет. Нравственная грязь куда заразней вируса.
– Что ж вы привязались к Соломину? Он славный парень, горячий только, подвержен аффектам. Зато восприимчивость его оставляет свежее впечатление. Я, например, уже и не помню, когда влюблялся или когда природа меня трогала. Хотя… природа хороша у нас, слов нет, как хороша.