— Сестра Мэри Альма, а куда мы направляемся?
— В Лондон. И… Том, будет лучше, если вне приюта Вы станете обращаться ко мне – Крестная.
Мальчик кивнул, пожилая дама в мантии разительно отличалась от вчерашней сестры Мэри Альмы. Сутулые плечи распрямились, словно с них сняли не монашескую рясу, а целую гору; подбородок приподнят; пальцы придерживают мантию так, чтобы полы не волочились по мостовой.
За завесой тумана не было видно домов, что стояли по обе стороны от дороги, потому очень скоро Том не смог бы определить, где они находятся, – в городе или за его пределами. Лишь мостовая под ногами оставалась верной спутницей.
Далеко за спиной, подобно стону гигантского зверя, донесся колокольный набат, сиротский приют оживал, наполнялся детским щебетом.
Сестра Мэри Альма сворачивала на другие улицы, избегая пятен света от уличных фонарей, шла быстро, гулкий стук каблуков по мостовой разносился далеко, исчезал где‑то в сизой вате тумана. Он всерьез решил, что Крестная вознамерилась дойти до Лондона пешком, когда та резко остановилась. От неожиданности Том чуть не натолкнулся на нее, старенький чемодан тяжело ухнулся на мостовую, рядом с ее саквояжем.
Мальчик с интересом осматривался. Туманная завеса истончилась, если хорошо приглядеться, он мог увидеть узкие дорожки, вымощенные серым камнем, что, ответвляясь от главной дороги, вели к частным домам. Изгороди кустов, что росли вдоль низких заборов, из болотно–серых становились нежно–малахитовыми. Где‑то слева, будто подожгли, зарделась белесая пряжа тумана, таяла, стали заметны разноцветные стены ближайших домов. Алое размытое в белом мареве пятно медленно выползало на небо, приобретало ясные черты. Том недоуменно взглянул на Крестную, та беспокойно поглядывала на просыпающееся солнце, под лучами которого, словно весенний снег, таял туман.
Том продрог до костей, от сырого тумана стала влажной одежда, рубашка неприятно липла к телу. От холода в голове стало странно пощелкивать, будто кто‑то колотил грецкие орехи об мостовую. Мерный цокот стал громче, теперь он доносился с дальнего конца улицы, что все еще затянут серой мглой. Перестук приближался, в той стороне рыхлый туман стягивался, свивалась в тугие жгуты, приобретал форму. Стали различимы силуэты четырех вороных коней, запряженных в черную, как сама ночь, карету, на спицах скрипучих колес налипли клочья тумана.
Том стоял с открытым от удивления ртом, когда экипаж с тихим скрипом остановился прямо перед ними. Кучер – низенький мужчина с длинными усами, свисавшими ниже подбородка, – вежливо снял цилиндр, поприветствовал ранних клиентов.