Слизерину посвящалось целых пять страниц мелких заковыристых буковок, в то время как на основателя рода волшебников, к которому теперь причислял себя Том, не потрачено и страницы. Авторы книги высказывались устаревшим вычурным языком, многих слов Том не понимал, но то уважение, с каким они говорили о Салазаре Слизерине, было ясно даже ему. Том истолковывал такое почтение тем, что Слизерин был одним из четырех основателей Хогвартса, ведь один из факультетов носил его имя. Дальше следовал отрывок из баллады «Об основании Хогвартса», в котором Слизерин изображался своенравным и тщеславным, самым сильным волшебником из четырех зачинателей. Когда между основателями Хогвардса вышел разлад, писалось в легенде, Слизерин в гордом одиночестве покинул школу…
— Вы собираетесь спать или нет? – вспугнул мысли Тома раздраженный голос Августуса.
Комнату озаряли лишь два одиноких огонька – лампы Тома и Антонина. О’Бэксли мерно посапывал, наверно, видел уже десятый сон, а Элджи моргал все медленнее и медленнее, вскоре и с его койки послышалось ровное дыхание, какое бывает только у спящих.
— Мы тебе разве мешаем? – осведомился Антонин с невинным видом. Укутавшись одеялом так, что выглядывала лишь уморительно задумчивая физиономия, он чем‑то подозрительно шуршал.
— Какой ты догадливый, – огрызнулся Августус, – аж завидки берут. Так мы будем спать?!
— Ну и зануда же ты, Руквуд, – вздохнул Антонин, нехотя отложил порошки в тонких пергаментных конвертиках.
Том был отчасти согласен с Антонином, бросать чтение на самом интересном месте вовсе не хотелось, но рассудительный Августус как всегда прав: время позднее, а вставать рано. Он потянулся к чемодану, что устроился под кроватью, втиснул в него фолиант, напоследок, словно прощаясь, погладил по шероховатой обложке.
Свет в спальне погас.
Антонин еще некоторое время ворочался с боку на бок, но затем стих. Сон не желал приходить, Том смотрел вверх, пока глаза не привыкли к темноте, и не смог разглядеть каждую складочку полога, показалось, что даже различает его темно–зеленый цвет.
Том горько усмехнулся: в комнате царит завидная тишина, а он не может уснуть. Просто не привык к тишине, оправдывался Том перед самим собой. Каждая ночь в приюте в общей спальне полнилась многообразием звуков: храпом рыжего Пиклса; тиканьем больших настенных часов; шагами бодрствующих сестер, что совершали ночные обходы; перешептыванием Уорлока и Стайна, те вновь придумывали для него новую пакость; скрипом старых покосившихся ставен; тихими всхлипами мальчиков, что лишь несколько дней назад стали сиротами. Так вспоминая звуки прежней спальни, Том не заметил, как неслышными шагами подкрался сон.