Левка пошарил по карманам и протянул Петьке брусочек пластилина со вставленным посредине стеклышком:
— Зырь, блескоглаз это называется. Сам сделал. Надо? Я тебе потом еще Нухимова дам — марка такая. Ты марки копишь?
Сидор верховодил и в столовой.
Поставили на стол хлебницу, и он, перерыв все куски, выбрал себе самую поджаристую горбушку.
— Сидоров, — сказала воспитательница, — оставь хлеб в покое. Сколько раз я говорила, чтоб не брали хлеб, пока не принесут первое.
Сидор послушно положил хлеб, но едва воспитательница отвернулась, послюнявил палец и приложил к облюбованной горбушке.
— Я грибом болел. Кто возьмет, тот сразу заразится.
И другие ребята вслед за ним смачивали пальцы и прикасались к хлебу:
— У меня свинка была.
— Ж-жаалтуха…
— Корь…
— Тоже корь…
— Корь не заразная!
— Сам ты не заразный!
— А ты девичий пастух.
— Ребя, свеклу несут! Налетай, подешевело!
— На фиг!
— Дети, ведите себя прилично!
После завтрака мы пошли на прогулку. Сидор взял за руку Петьку, а меня Елизавета Ивановна поставила с одной маленькой, тихой девочкой.
Я боялся, что и меня будут дразнить девичьим пастухом, и не разговаривал с нею. Она тоже молча шла рядом и только потирала свободной рукой носик. И если бы она не поскользнулась, переходя площадь, и не повисла на моей руке, я бы, наверное, совсем про нее забыл.
— Тише ты, — буркнул я попутчице и искоса посмотрел на нее.
Я увидел забрызганную веснушками щеку, покрасневший кончик носа и клочья жалкого воротника, на который уже нападали пушистые снежинки.
— Чо ты ешь? — спросил я, потому что веснущатая щека девочки была выгнута чем-то круглым.
— Пуговичу, — несмело ответила девочка, и, пока она отвечала, пуговица выскользнула изо рта и упала в снег. Девочка поспешно нагнулась за ней и вместе с кусочком снега отправила в рот.
— Военная пуговича, — похвасталась она, на всякий случай заслоняя губы рукавичкой.
— Тебя как зовут? — Не знаю, почему я смягчился.
— Чоня меня жовут. А папа рыбкой жовет.
— Ты всегда так говоришь: Чоня, жовет?..
— Это потому, что пуговича в роте, — пояснила девочка. — Папка мой, знаешь, на войне воюет. Он, когда приехал, маму вжял и ка-а-ак жакружит — пуговича аж отлетела и покатилась. Думали — в норку упала. Папа уехал, а я нашла.
В подтверждение своих слов Соня выплюнула пуговку на красную рукавичку.
— Гляди, звезда.
— Хорошая, — похвалил я и подумал: «Вот бы мне такую!»
У входа в парк, куда нас привели, хмурый старик приколачивал к забору фанерку. На ней чернилами было написано: «Бомбоубежыща хот здесь» и в углу пририсован палец.
Около деда стояла с пустой кошелкой в руке старуха. Всхлипывая, она рассказывала: