На минуту я теряю дар речи. Девчонка тоже молчит.
Пламя полыхает, дым клубится, Манчи тяжело дышит, свесив язык, и наконец я выдавливаю:
— Виола.
Она кивает.
— Виола, — повторяю я.
Второй раз она не кивает.
— Меня зовут Тодд.
— Знаю, — отвечает девчонка.
— Так ты умеешь говорить? — спрашиваю я.
Она бросает на меня быстрый взгляд и тут же его отводит. Я поворачиваюсь к полыхающему мосту, к пелене дыма, которая скрывает от нас противоположный берег — не знаю, спокойней мне от этого или наоборот, что лучше — видеть мэра или не видеть?
— Это… — начинаю я, но девчонка уже встает и тянет руку к сумке.
До меня доходит, что я все еще ее держу. Отдаю сумку девчонке.
— Нам пора, — говорит она. — Пошли отсюда.
У нее смешной акцент, она говорит совсем не так, как в Прентисстауне. Губы иначе обрисовывают буквы: как бы налетают на них сверху и силой придают им нужную форму. А в Прентисстауне все говорят так, словно подкрадываются к словам из-за спины и норовят ударить исподтишка.
Манчи очарован девчонкой.
— Пошли отсюда, — повторяет он и неотрывно пялится на нее, как бутто она сделана из его любимой еды.
Вот сейчас, казалось бы, можно начать задавать вопросы, расспросить обо всем, что хотелось узнать: кто она, откуда, что случилось, и мой Шум сплошь состоит из этих вопросов, они летят в нее, точно сотня дробинок. Сказать хочется так много, что я ни слова не могу выдавить, и девчонка просто перекидывает лямку сумки через голову и проходит мимо нас с Манчи.
— Эй!..
Она оборачивается.
— Меня подожди.
Я поднимаю рюкзак с земли и закидываю за спину, говорю: «За мной, Манчи!» — и иду по дороге вслед за девчонкой.