В сопровождении лая собак, гортанно-радостных звуков рогов, охота торжественно выехала на крутой берег реки, лишь начавшей покрываться ледком.
- А вот и мой охотничий стан, китайский бог! - показал Ребров-Замостный нагайкой на копошащихся впереди людей, на дымящиеся костры. Подъехали поближе, спешились. Здесь уже были расставлены несколько столов с закуской. Промеж столов - объемистый бочонок, уже вскрытый. - Ну, попируем, усладим и плоть и душу! Эй, там, гнидочесы! - прокричал князь, обращаясь к холопам. - Медведя чтоб в одночасье освежевали да на вертел его! Зело лютый голод грызет и меня и гостей!
- Холопы забегали, засуетились. Александр, косясь, видел, как сразу трое с ножами склонились над тушей медведя, парок повалил от неостывшего, лишенного шкуры мяса. Резали темную медвежатину и тут же подавали истекающие кровью куски тем, кто стоял рядом с ними с рожнами в руках. Скоро, облизываемое языками пламени мясо зашипело, заскворчало, добрый, но какой-то чуть пряный, лесной дух потек над станом, в Ребров-Замостный серебряным ковшиком черпал из бочонка рябинно-красную жидкость, расплескивал её по чаркам, стоящим на столе и говорил дворянчикам, у которых уж замаслились глаза в предвкушении пира.
- Сие вам, китайский бог, водка по стариннейшему рецепту под моим собственным надзором выкуренная и настоенная. "Перцовка жимолостная, или Ребровка" называется! Пейте, закусывайте, да их сиятельство Реброва-Замостного паки и паки благодарите!
- Благодарим присно, ваше сиятельство! - проблеял кто-то из захребетников.
- И во веки веков благодарить и поминать будем! - паточно пропел другой, но князь его резко оборвал:
- Какое поминовение, китайский бог?! Я всех вас переживу, ерши вяленые! А вы, Василий Сергеич, что ж к нам не подходите? - ещё более елейно, чем дворянчик, проговорил князь. - К нам, к нам идите, водочки перцовой отведайте да вот икоркой с горячим оладушком и закусите! Опосля медвежатинки отведаем да и будем "чижиков" пускать! Эх, полетят, китайский-раскитайский бог!
Александр, от природы вежливый, не способный обидеть хозяина, если он спешил угостить его, выпил чарочку перцовки и закусил, как предлагали, "оладушком с икоркой", а из памяти не уходили убитые на охоте люди.
"Да неужели эти слуги и на самом деле такие покорные, готовые пойти на самоубийство, только бы была выполнена воля барина? Ведь отправлять их на медведя с ножом, имея возможность застрелить его, это жестокость, деспотизм! Ну, пусть жесток этот князишка, но как же мирятся с его деспотизмом слуги? Неужто рабство уничтожило в них и самолюбие, и гордость, и желание жить?"