— Уже хорошо, что вам это показалось, дорогая Селеста. Около семи утра ему захотелось кофе:
— Чтобы угодить вам и моему брату, я выпью его горячим, но несите поскорее.
Помню, что я встала, как лунатик, ноги совершенно не слушались, и я сказала сестре Мари:
— Я кончилась, не могу даже стоять.
Все-таки мне удалось принести кофе и молоко. Он был совсем слабым, и я предложила:
— Сударь, позвольте мне помочь вам, я подержу блюдце.
— Нет, Селеста, спасибо.
Он взял чашку, поднес ее к губам и, взглянув на меня, повторил:
— Чтобы угодить вам...
Отпив немного, г-н Пруст велел не уносить поднос с чашкой и сказал:
— Полежу пока спокойно, — и сделал знак, что хочет остаться один.
Я вышла. Меня сильно поразила происшедшая в нем перемена, и я ужасно забеспокоилась.
Вместо того чтобы возвратиться на кухню или к себе в комнату, я пошла обратно по коридору между его комнатой и ванной, стараясь не производить ни малейшего шума, и, задерживая дыхание, остановилась не у внутренней портьеры, как рассказывали — чего бы я себе никогда не позволила, а за дверью, которая находилась возле самой постели.
Было, наверно, около восьми часов утра. Я уже довольно долго простояла, неподвижная и окоченевшая, когда г-н Пруст, наконец, позвонил. Неслышно возвратившись назад, чтобы не возбуждать его подозрений, я вошла через дверь будуара. Он встретил меня испытующим взглядом.
— Что вы делали за дверью, Селеста?
— Сударь, я не стояла за дверью.
— Ах, Селеста, зачем обманывать?
— Да, сударь, я была там, чтобы сразу прибежать, если вам что-нибудь понадобится.
Он ничего не ответил на это и сказал:
— Только не тушите мою лампу.
— Сударь, вы же знаете, я сама никогда не стану зажигать или тушить лампу. Распоряжаетесь только вы.
— Не тушите, Селеста... в комнате какая-то огромная женщина, огромная, в черном, страшная... Я хочу видеть...
— Сейчас, сударь, не волнуйтесь; я сейчас прогоню эту мерзавку! Она напугала вас?
— Да, немного. Только не дотрагивайтесь до нее...
За все эти годы он часто говорил мне о смерти, но никогда не представлял ее в виде отвратительной черной женщины, которая, как говорили, будто бы являлась ему в годовщину кончины матери, — еще один выдуманный роман! Всякий раз, когда заходил разговор о смерти, г-н Пруст говорил, что не боится ее.
Когда он сказал об ужасной женщине, я подумала, что у него бред или просто кошмарный сон. Немного погодя, видя, что он успокоился, я вышла из комнаты. И тут я ослушалась г-на Пруста, запретившего мне звать кого-нибудь, — Одилон был немедленно послан к доктору Бизу. Я тем временем спустилась в булочную, чтобы позвонить профессору Роберу Прусту.