Серега вновь взглянул на старичка. С чаем тот покончил, сидел себе смирненько, шамкал губами и глазел на несчастную астру, которую, верно, должны были ему преподнести на прощание. Все ведь понимал прекрасно! И они понимали. От совместного понимания становилось совсем паскудно. В голове, на душе и даже в ладонях. Серега яростно потирал их и вспоминал Сэма с Анжелкой. Больше, конечно, вспоминал Анжелку, ее незадумчивое спокойствие — там, у костра. Выходит, ей тоже на фиг не нужна была война ветерана с его рассказами о друзьях-товарищах, об оставленной во вражьем тылу семье, о послевоенных репрессиях? То есть, может, и не было в жизни старика космического героизма, и на доты он грудью не падал, но ведь могла хотя бы послушать. Или сделать вид, что слушает. Как говорится, от коленок и глазок не убыло бы.
То есть это Серега сейчас так думал и представлял. Потому что ставил себя на место старичка и немедленно впадал в ступор. Ведь знал, что делать так не следует. Хочешь жить спокойно — не воображай лишнего, избегай рокировок. Как говорил умняга Карлсон: пусть пыль пылится на своем законном месте. Ты за нее не переживай и метелкой попусту не маши…
В класс вернулась расстроенная Маргоша. Никого она, конечно, не выловила. Народ в школе обитал шустрый, а кросс учителя, как известно, не сдают. Тем паче что Маргоше стукнул семьдесят второй год, — какие, на фиг, кроссы! Она и в школе работала на полставки, только потому что литераторов не было. Их сокращали, как чужеродный элемент. По всей стране. Ну а Маргарита Ивановна пока уцелела. Хоть и бредила по-прежнему Есениным, Маяковским и прочими Тургеневыми. Серега ее тоже жалел. Ей бы в «сеть» слазить, поглядеть, что пишут нынешние блоггеры. Вот ужаснулась бы старушка! Хотя она и без того ужасалась — ежедневно и ежечасно. Вот сегодня, например. Взяла и не сумела организовать встречу. За что и получит хорошенький втык на педсовете. А после за неполное служебное соответствие вылетит со своих жалких полставки.
Чтобы удобнее было разглядывать Маргошу, Серега подпер ладонью щеку, грудью навалился на парту. Без того старенькая, литераторша в каких-нибудь двадцать минут постарела еще больше. Присела возле ветерана и враз стала его сверстницей — почти сестрой. О чем-то они вполголоса даже заговорили.
Вторя Гериному примеру, Серега начал было подремывать, но в этот момент, скрипнула дверь, и, по-утиному переваливаясь, в помещение ворвалась завуч. Грозная Аврора Георгиевна. Женщина-кремень и женщина-валун — из тех, что с легкостью остановят и конягу, и любого возомнившего о себе слоняру. А еще завуч не чуралась рукоприкладства и лупила школяров почем зря. По слухам, сломала при этом не один десяток указок. Хорошо, хоть не голов, — головы у народа были крепкие.