Во время гребли мы болтаем, чтобы время до обеда прошло быстрее. Наконец, я спрашиваю Илью, который сидит возле меня и спокойно курит:
- Как там поживает твоя еда, лучший повар из всех поваров?
Он поднимается и идет посмотреть.
- Огонь потух, – лаконично замечает он. Тогда он разжигает новый.
После короткого перерыва та же игра продолжается: я спрашиваю, он поднимается из своей позы Будды, смотрит, огонь снова погас. Он снова его зажигает. При этом никто не произносит ни слова.
Я постепенно устаю, я греб уже продолжительное время, и меня уже давно пора бы сменить.
- Илья, посмотри, все же, на еду, она точно должна быть теперь готова. А то я безумно голоден.
- Сейчас, мой дорогой, сейчас все будет готово, – и он снова встает, прервав свою неподвижность.
Я слышу проклятие и знаю точно: огонь снова погас. С новым мужеством я берусь за весло, так как однажды еда должна, все же, быть готова, впрочем... ничего!
Осторожно огонь снова разжигается.
- Может, мне на время нужно остановить ветер? – спрашиваю я. Илья только ворчит.
Теперь он пристально следит за огнем. Он соорудил все баррикады вокруг костра, обходит его со всех сторон, иногда осторожно поднимает крышку горшка, заглядывает внутрь со скепсисом и надеждой. Наконец, он ликует:
- Еда готова!
И шестнадцать куропаток с грибами были готовы, и все шестнадцать были съедены, так что ничего не осталось.
Опоздание? – Ничего!
После еды принято спать, мы тоже поступили так. После подъема стаканчик чая очень приятен; мы пили чай вдоволь.
Между тем наше любимое солнце высушило все, людей, и животных, и вещи. Никогда не следует слишком волноваться из-за дождя и из-за того, что промокнешь, потому что вскоре все снова будет так же сухо, как раньше.
Так мы в глубокой Сибири спускались на плотах по реке... Мы не знали времени, волнения. Только я часто смотрел на мои часы, но скоро я забыл о них. Не все ли равно, в принципе, когда мы доберемся до нашей цели? Что означает понятие времени в вечной глубокой Сибири? Тут его никогда не воспринимали, и никогда не воспримут – вечность будет там оставаться всегда, так как только она истинна.
Я лежал на спине, руки под головой, и смотрел в небо и на маленькие белые барашки облаков; вокруг меня журчала вода.
- Федя!... Ты слышишь...? – прошептал деревенский староста.
Я поднимался, напряженно прислушался, но ничего не слышал, как бы я ни старался.
- Ты все еще ничего не слышишь? – спросил он шепотом.
Через некоторое время, Фаиме уже услышала это, не первые, еще очень далекие звуки достигли меня по тихому, звукопроницаемому воздуху: