Ясный, холодный зимний день. С особенной тщательностью мы осмотрели и сложили нашу одежду. Она не в лучшем состоянии, но, вероятно, мы получим скоро другую, вероятно, мы скоро освободимся...
Нас выпускают, пересчитывают: восемь пар. Мы остаемся, других гонят дальше. Притаскивают дымящийся котел. Мы получаем картошку и мясо. Мы радуемся хорошей еде; она настолько горяча, что мы едва можем удержать картофелины и маленькие кусочки мяса в руках. Затем приносят даже чай. Мы еще далеко не насытились, но нас об этом никогда не спрашивают. Нас ведут дальше вдоль рельсового пути. Издалека мы видим вокзал, затем он остается далеко за нами. Мы останавливаемся перед несколькими вагонами для скота. Тяжелым ломом Степан и я взламываем замки и открываем двери...
Оттуда вываливаются трупы...
- Что вы глазеете? Скоты! Дальше!
Это немецкие и австрийские военнопленные...
- Ну, давайте, выгружайте проклятых варваров! Удары плетью должны подстегнуть нас.
Опустившиеся фигуры в мундирах. Они падают нам в руки, касаются наших лиц, наши руки должны хватать их. Трупы замерзли, совершенно жесткие, многие среди них с отчетливыми признаками дизентерии.
Остекленевшие глаза, искаженные лица, с короткими, растрепанными бородами, растрепанные волосы, разорванные мундиры, конечности в искривленных положениях.
Шестнадцать вагонов для скота, полных трупов...
Одно тело двигается! Серая защитная форма! Фельдфебель! Товарищ, немец!
Он великан. Мы кладем его в снег, смачиваем снегом губы, виски, лоб, голову. Глаза раскрываются... они не видят нас... они смотрят в даль, в потусторонний мир.
- Проклятие войне... и каждому... кто ее..., – хрипит умирающий.
- Товарищ! – кричу я как безумный.
- Скажи... Дома...
Мертв! И последний тоже умер!
Только я слышал его последние слова, только я один понимаю их.
Мои дрожащие руки осторожно кладут голову на снег, я закрываю ему глаза и напряженно всматриваюсь в черты его лица...
Внезапно страх охватывает меня, подстегиваясь осознанием ужасного факта:
Сыпной тиф!
Покрытые корой губы, пятна на лице и руках!
Мы мертвы – мы тоже!
- Старший, мой товарищ умер от сыпного тифа! – обращаюсь я к надзирателю.
- Ты с ума сошел, парень! Ради Бога...! Он ошарашено смотрит на труп, орет изо всех сил: – Остановить работу! – и убегает.
Смерть уже держит его за пятки.
И это война? Я не могу отвернуть взгляд от фельдфебеля.
Мы ждем и ждем... Степан и я, по крайней мере, вытерли свои руки снегом.
Прибывает полковник, с ним три офицера и врач. У них всех толстые, теплые зимние шинели.
Одного взгляда доктора достаточно: это действительно сыпной тиф.