— Я уже давно так быстро не плавал, — ответил он.
— Мне жаль, что твой костюм испорчен, — сказала Девин.
— Забавно, в последнее время рядом с тобой я лишаюсь одежды.
Это прозвучало двусмысленно, и она смутилась, очевидно вспомнив их поцелуй. Пока не поздно, нужно перевести разговор в более безопасное русло.
— Тебе нравится плавать под парусом? — спросил он.
— Да, и Амелии, кажется, тоже. Она очень любит воду.
— Мне следует как-нибудь взять тебя с собой на прогулку по Пьюджет-Саунд.
— У тебя есть парусное судно?
— Оно чуть побольше вашего катамарана. Возможно, нам придется взять с собой команду.
— Команду?
— Трех или четырех человек.
— Как велико твое судно?
— В моей яхте сорок шесть футов.
Девин мягко рассмеялась:
— Действительно, она совсем немного больше катамарана.
— Мы могли бы на ней поужинать, — предложил Лукас. Это очень походило на приглашение на свидание, но ему было все равно. Он обнаружил, что ему хочется провести вечер на яхте с Девин.
— На яхте такого размера мы могли бы доплыть до Ванкувера.
— Конечно. — Они поплывут, куда она захочет.
Девин прислонилась к спинке стула и, вертя в руках бокал, произнесла:
— Ты ведешь замечательную жизнь, Лукас Демарко.
Он окинул взглядом по-домашнему уютную атмосферу веранды:
— Ты тоже.
— Не сейчас, — отрезала она.
Лукас вздохнул:
— Будешь со мной пререкаться или, может, примешь мою похвалу в адрес твоего дома?
— Мой дом не может произвести на тебя впечатление.
Лукас подался вперед и поставил локти на стол:
— С тобой, Девин Хартли, невероятно сложно разговаривать.
Опустив бокал, она скопировала его позу:
— А у тебя, Лукас Демарко, плохо получается скрыть свое высокомерие.
— Мне действительно нравится твой дом. За исключением ванной и, — он поднял голову, — этих пластиковых фонариков.
— Чем тебе не нравятся эти фонарики?
Одни из них деформировались, другие поблекли, провода местами провисли.
— Они пожароопасны.
— Их купила моя мать.
Лукас не знал, что на это ответить.
— Моя мать любила эти фонарики, — произнесла Девин более высоким тоном. — Она умерла, когда мне было двадцать, а Монике девятнадцать.
— Мне… э-э… жаль.
— Тебе жаль, что ты оскорбил мой дом, или жаль, что у моей матери был плохой вкус?
Лукас обнаружил, что она едва сдерживает смех:
— Ты надо мной смеешься, не так ли?
Девин улыбнулась и пожала плечами:
— Эти фонарики достались мне в наследство вместе с домом. Они мне нравятся, потому что каждый вечер создают праздничное настроение.
— Значит, вот что такое для тебя жизнь? Одна большая вечеринка.
— И это говорит мне известный плейбой?
— Плейбой? — Он поднял брови.