Но отдаваться из сострадания — это еще хуже, чем по принуждению. Отдаваться из сострадания — это бесчеловечно. В этом случае женщина в центре внимания, а мужчина безраздельно предан жертве и почти всегда искренен. Но она‑то отдается не потому, что хочет, а просто из сострадания. Бедняжка… Вот оно, сострадание!
Я чувствовала себя отвратительно в облегающих брюках и в сапогах на высоком каблуке, когда мне приходилось ходить по этой огромной ярмарке электротоваров. После радио я некоторое время работала на модных показах, в рекламе и, наконец, на сезонных выставках. В этот раз мне досталось четыре стенда. В мои обязанности входило следить за образцами товара и координировать действия рабочих и продавщиц. Ярмарка длится пять дней. Как я была счастлива, когда стенд размонтировали и погрузили на два грузовика! Всё. Осталось только рассчитать рабочих, попрощаться со всеми — и конец. Мочевой пузырь у меня чуть не лопался, и мне срочно пришлось бежать в туалет. Писала я гораздо дольше обычного, и когда вернулась, все вокруг словно испарилось. Остался только Жозиас — молодой, расторопный рабочий, который обеспечивал свет и звук. В руках у него было два пластмассовых стаканчика. Он протянул мне один.
— Шампанское.
— Спасибо. Что, все уже ушли?
— Ага. Убегли.
Он неправильно произносил некоторые слова — с грамотой у него были нелады.
— Ну, до свиданья. Спасибо. Всего тебе доброго, Жозиас.
— Так чё, больше не повидаемся?
— Может, на другой выставке…
— Да я тут, это самое, тебе сказать чего хотел…
— Да, Жозиас?..
— Ты это, шибко фигуристая.
— Что?!
— Слышь, я давно тебе сказать хотел. Уж больно ты мне ндравишься. Обалденно.
— Жозиас, ты ведь женат, правда?
— Не‑а…
— Ну как же — у тебя обручальное кольцо.
— А хоть бы так.
— Ты и врать‑то не умеешь.
— Не, в натуре, я чуть разума не решился. У тебя и фигура обалденная, и это, как его, манеры…
— Сначала только фигура, а потом и фигура, и манеры…
— И фигура, и манеры, и личико, и голосочек… Я точно в тебя втюрился. Ну ты прямо прынцесса, ты, это самое, богиня…
— Иди домой, Жозиас. К жене.
— Щас пойду. Только уж больше мне тебя еще повидать охота.
— И думать об этом не смей.
— Это потому что я бедный, что ли?
— Нет! Потому что ты женат, и у меня тоже есть парень, и я люблю его…
— Да, оно конечно. Ты, это самое, прости.
— Все нормально.
— Мне уж больно повидать тебя охота…
Я протянула руку, он ее поцеловал. Попрощавшись, я поспешила к стоянке. На ветровом стекле моей машины оказалась китайская розочка. Я всплакнула. Неразделенная любовь всегда исторгает у меня слезы. Я еще плаксивее, чем моя мать. Я взяла цветок и допила шампанское.