— Как это?
— В переговорах между монархами очень ценится возможность отрицать что-то с чистой совестью, — объяснил он.
— Ты Джильду расцениваешь как монарха? — удивилась я.
— Она себя так расценивает, — сказал Дойл. — Не стоит отбирать у карманных корольков их короны — до тех пор, пока они нам не понадобятся. А тогда отобрать вместе с головой.
— На дворе двадцать первый век, Дойл. Нельзя жить как в десятом столетии.
— Смотрел я новости в телевизоре и читал книги о политике нынешних правительств. Не так уж много изменилось, Мерри. Просто не так открыто делается.
Я хотела спросить, откуда он знает. Хотела спросить, известны ли ему тайны нынешнего правительства, которые переменили бы к худшему мое мнение о нашем правительстве и нашей стране.
Но я не спросила. Во-первых, не была уверена, что он скажет мне правду, если думает, что она меня расстроит. А во-вторых, на сегодня с меня хватит и одного группового убийства. Я велела Холоду позвонить домой и предупредить наших фей-крошек, чтобы не отходили далеко и остерегались незнакомцев, потому что уверена я была только в одном: убийца — не из наших. Больше я ничего не знала. О шпионах и политике подумаем после, когда в глазах не будут стоять образы мертвых крылатых малышей.
Я поехала к «Фаэлю». Дойл сказал верно — он был не на пути к пляжу, где нас заждались, а на несколько кварталов в сторону, в той части города, что раньше считалась опасной, но волшебно преобразилась — ожидалось, что там поселится средний класс, но вышло так, что туда стали перебираться фейри, добавляя району все больше магии. В результате он стал приманкой для туристов и любимым местом развлечений для школьников и студентов. Молодежь всегда тянулась к фейри. Именно поэтому на детей испокон веков вешают обереги — чтобы мы не уводили к себе лучших, самых ярких и талантливых. У нас ценят артистические натуры.
Дойл, как обычно, мертвой хваткой вцепился в дверцу и приборную доску — он всегда так делает, когда едет на переднем сиденье. Холод меньше боится машин и городского движения, но Дойл считал, что, как капитан, должен сидеть рядом со мной. Меня страшно умиляло, что с его стороны это был почти подвиг, но свое восхищение я держала при себе — не знала, как он это воспримет.
— Мне эта машина нравится больше, чем та вторая, что ты водишь, — отважился заговорить Дойл. — Она выше над землей.
— Это внедорожник, — сказала я. — Не для города машина.
Я высматривала, где припарковаться — без особого успеха. В эту часть города народ съезжается развлекаться по выходным, а значит, в субботу тут людей и машин толпа. Лос-Анджелес — у всех машины и все куда-то едут.