То ли я переполнил ведерко, то задел случайно за кладку колодца из крупных неотесанных камней… В общем, липкая масса попала мне точно в лицо. Еще и комком грязи в голову угодило. Вот тогда я и увидел примерно то же, что и на картине. Даже искры были, они кое-где и на полотне присутствуют.
– Обычно тех, кто в первый раз ее рассматривает, мне приходится за руку оттаскивать, они еще и сопротивляются, – сообщил мне Фред.
Ну что тут скажешь? Волшебная сила искусства. Но картина действительно впечатляла.
А еще мне вспомнился один мой хороший знакомый по прежнему миру. Художником он был от Бога и получил соответствующее образование.
Так вот, есть у него картина, навеянная музыкой великого Людвига ван Бетховена. Навеянная двумя, наверное, самыми известными его произведениями, она так и называется – «Элиза в лунном свете».
Только почему-то Элиза у него обнажена, опустилась на колени и локти и грациозно выгнула спинку. Хорошо хоть боком к зрителю стоит, только голову повернула. И серебристый лунный свет затопил все вокруг. Только вот образ девушки часто меняется: она и блондинкой успевала побывать, и брюнеткой, и рыженькой. Так вот, эта картина меня тоже сильно притягивала, всякий раз у него в гостях подолгу ее рассматривал.
На следующий день, ближе к вечеру, на самой границе видимости появились пятнышки островов, растянувшихся по всему горизонту.
– Немного ближе подойдем и будем до утра ждать, – сказал Фред. – То, что нам нужно, как раз за островами и находится. Но в темноте мы туда не полезем, чревато.
Всю ночь, убрав паруса, мы пролежали в дрейфе. Спать я отправился далеко за полночь, слишком уж впечатляла картина: такие близкие звезды отражаются в почти неподвижной воде.
Под утро поднялся ветер, принеся с собой волнение. Балла три, не больше, определил я: на гребнях волн барашков не видно. Шли мы круто к ветру, приближаясь к островам. Наконец один из них, поросший буйной растительностью, оказался почти на траверзе левого борта. Неожиданно из-за острова показался трехмачтовый парусник с высокими носом и кормой. На его правом борту я насчитал двенадцать орудий, бомбард, по-моему, но ручаться не буду, далековато.
– Право на борт! – заорал мгновенно побледневший Фред и сам же бросился выполнять свое приказание. Оттолкнув рулевого, он с бешеной скоростью закрутил штурвалом.
«Мелисса» неохотно откликнулась на приказ: слишком мала была ее скорость. И потянулись томительные минуты, когда ничего нельзя изменить и ничего уже от тебя не зависит. На корабле, движущемся в нашу сторону, часть парусов была зарифлена, но ветер ему благоприятствовал, задувая в корму.