— Какого черта вы себе позволяете? — закричал он.— Остановите эту штуку.
Он подошел к граммофону и сбросил пластинку.
— А ну, лекарь, не распускай рук. Что тебе понадобилось в моей комнате?
— То есть как? — закричал он.— То есть как?
Она подбоченилась. В ее глазах было неописуемое презрение, а в ответе — безграничная ненависть:
— Эх вы, мужчины! Поганые свиньи. Все вы одинаковы. Свиньи! Свиньи!
Доктор Макфейл ахнул. Он понял.
Перевод Е. Бучацкой
Шкипер сунул руку в карман брюк и с трудом — он был толст, а карманы у него были не сбоку, а спереди — вытащил большие серебряные часы. Взглянув на них, он перевел взгляд на заходящее солнце.
Канак-рулевой посмотрел на него, но ничего не сказал. Шкипер не отрывал глаз от острова, к которому они приближались. Белая линия пены обозначала риф. Он знал, что в нем должен быть проход, достаточно широкий для его судна, и полагал, что увидит его, как только они подойдут немного поближе.
До наступления темноты оставалось около часа. Лагуна была глубокой и удобной для якорной стоянки. Старейшина деревни, которую он уже мог разглядеть среди кокосовых пальм, был приятелем его помощника, и ночь на берегу обещала быть приятной.
Подошел помощник, и шкипер обернулся к нему.
— Захватим с собой бутылку спиртного и пригласим девочек потанцевать.
— Я не вижу прохода,— сказал помощник.
Это был канак, красивый, смуглый парень, склонный к полноте и несколько напоминавший кого-то из последних римских императоров. Но лицо у него было тонкое, с правильными чертами.
— Я точно знаю, что проход здесь,— сказал шкипер, глядя в бинокль.— Не пойму, куда он девался. Пусть кто-нибудь из ребят посмотрит с мачты.
Помощник шкипера позвал одного из матросов и отдал ему приказание. Шкипер следил, как матрос взбирается на мачту, и стал ждать, что он скажет. Но канак лишь крикнул, что он не видит ничего, кроме сплошной линии пены. Шкипер, говоривший на языке самоа не хуже туземцев, крепко выругался.
— Пусть сидит там? — спросил помощник.
— Да что проку! — ответил шкипер.— Этот болван все равно ни черта не видит. Будь я там, наверху, я бы уж нашел проход как пить дать!
Он со злостью посмотрел на тонкую мачту. Хорошо туземцам, которые всю жизнь лазят по кокосовым пальмам! Он же тяжел и тучен.
— Слезай! — крикнул он.— Толку от тебя, как от козла молока. Придется идти вдоль рифа, пока не отыщем проход.
Его семидесятитонная парусная шхуна имела вспомогательный двигатель и, если не было встречного ветра, шла со скоростью четырех-пяти узлов. Это была изрядно потрепанная посудина. Когда-то, очень давно, она была окрашена белой краской, но сейчас стала грязной, облезлой, покрылась пятнами. Она насквозь пропахла керосином и копрой, составлявшей ее обычный груз.