– Вот, приятно иметь дело с умным человеком, – усмехнувшись, вновь заговорил неизвестный. – Иные кричат, пока не охрипнут, а вы быстро смекнули, что орать тут бесполезно, только голос посадишь.
– Кто вы? Что вам нужно?
– А вы успокоились, Георгий Аполлонович? К беседе готовы? А то я могу и еще обождать…
– Я готов к беседе. И снимите эту повязку: темно и неуютно.
– А вот этого я сделать не могу. Я ведь и голос изменил, чтобы вы потом его узнать не смогли. – Собеседник не врал: голос его звучал и впрямь как-то неестественно глухо, словно рот прикрыли чем-то, да еще и что-то явно мешало говорившему, из-за чего он слегка шепелявил, – так бывает, когда человек пытается говорить ну, например, с леденцом во рту.
– Стало быть, боитесь меня, – теперь уже ухмыльнулся пленник.
А что, он вполне серьезный противник, стоит только бровью повести – и не один: сотни рабочих пойдут топтать осмелившегося встать на его пути. Рабочие и не то готовы сделать ради Гапона.
– Умный вы, но дурак, ей-богу. Не вас я боюсь, а того, что вы увидите наши лица и сможете узнать при случае. Тогда, выходит, кончать вас надо, а от мертвого толку – что с козла молока.
– Иногда от мертвого нет проблем.
– Это так, но мертвый бесполезен.
– А я вам нужен, – подпустив иронии, проговорил поп.
– Нужен, – не стал отпираться незнакомец. – Но насколько – это уже от вас зависит. Я тут немного порассуждаю, а вы послушайте, хорошо? Вот и ладушки. Так вот, жил-был один поп, который все время считал, что он с его талантами достоин гораздо большего, чем уготовила ему судьба. И тогда он решил взять судьбу в свои руки, так как обладал сильным характером и недюжинным даром убеждения. Он мог убедить кого угодно в чем угодно, мало того – обладал таким обаянием, что буквально влюблял в себя что мужчин, что женщин, последних в особенности. Так вот, начал этот поп устраивать свою жизнь так, как считал нужным, а хотелось ему ни много ни мало стать народным лидером и устроить жизнь рабочих к лучшему. Вот только на рабочих ему было плевать: ему хотелось власти, и чем больше ее шло к нему в руки, тем больше хотелось. Я пока все верно излагаю?
– Если вы пытаетесь описать мое житие, то ничего похожего.
– Ой ли? Два года назад вы влезли в «Собрание русских фабрично-заводских рабочих» – организацию, имеющую полицейские корни и находящуюся под контролем полиции. Но вам удалось подсидеть господина Зубатова и при этом еще остаться с ним в добрых отношениях…
– Я не подсиживал Зубатова…
– Пусть так, – легко согласился незнакомец. – Но вы внесли кардинальные изменения в устав, вы вывели организацию из-под юрисдикции полиции, вы избавились от какого-либо контроля со стороны властей, и сегодня никто не знает, что творится на ваших собраниях, так как обладают только той информацией, которую вы даете сами. Я просто поражаюсь, как вам удалось убедить начальника департамента полиции. У вас на собраниях льются революционные речи, любой доморощенный революционер может выступить перед рабочими, не боясь того, что будет задержан полицией, потому как вы лично приказали гнать в шею любого полицейского или филера, ибо чувствуете поддержку начальника полиции. Дурак он, хотя и при чинах, и с большим опытом работы, – разве ж можно верить пригретой на груди змее?