Леонар. Пощадите!
Катрина. И не удивительно, что все дорожает. Роскошь стола становится с каждым днем все более вызывающей. Чтобы угостить родственника или приятеля, уже не довольствуются тремя блюдами — супом, жарким и фруктами. Желают иметь мясо, приготовленное на пять-шесть ладов, с таким количеством всевозможных соусов, приправ и печений, что получается какая-то дикая смесь. Вы не считаете, мой друг, это уже излишеством? Я так просто не понимаю, какое удовольствие люди находят в том, чтобы до такой степени пичкать себя всякой едой? Это вовсе не значит, что я презираю вкусные кушанья, я даже лакомка. По-моему, пусть будет еды немного, но она должна, быть тонкой. Я, например, неравнодушна к петушиным почкам и к донышкам артишока. А вы, Леонар, кажется, питаете слабость к рубцам и кровяной колбасе? Фи! Как можно любить такую гадость!
Леонар(хватаясь руками за голову). Я сойду с ума! Я чувствую, что сойду с ума!
Катрина. Мой друг, я больше не скажу ни слова, потому что разговорами я могу помешать вашей работе.
Леонар. О, если бы вы делали то, что говорите!
Катрина. Я рта не открою.
Леонар. Чудесно.
Катрина. Видите, мой друг, я ничего больше не говорю.
Леонар. Да.
Катрина. Я вам даю совершенно спокойно работать.
Леонар. Да.
Катрина. И мирно сочинять ваше решение. Оно будет скоро готово?
Леонар. Оно никогда не будет готово, если вы не замолчите. (Пишет.) «Итак, сто двадцать ливров дохода, которые сей недостойный опекун похитил у бедной сиротки…»
Катрина. Послушайте! Тсс! Послушайте! Кажется, кричат «пожар»? Мне показалось, что кричат… Но возможно, что я ошиблась. Есть ли на свете что– либо ужаснее пожара? Ведь огонь еще страшней, чем вода. В прошлом году я видела, как горели дома на мосту Менял. Сколько смятения! Какие убытки! Люди кидали свои пожитки прямо в реку и выбрасывались сами из окон. Они не сознавали, что делают: страх лишил их рассудка.
Леонар. Господи, смилуйся надо мной!
Катрина. Почему вы, мой друг, застонали? Скажите, что вас беспокоит.
Леонар. Больше вынести не могу!
Катрина. Отдохните, Леонар. Не надо так утомлять себя. Это неблагоразумно, и вы напрасно…
Леонар. Замолчите ли вы когда-нибудь?
Катрина. Не сердитесь, мой друг, Я больше ничего не скажу. . .
Леонар. Дай-то бог!
Катрина(глядя в окно). О! Сюда приближается госпожа де ля Брюин, жена прокурора… На ней чепец, расшитый шелком, и широкое манто мышиного цвета поверх парчового платья. За ней по пятам ждет лакей — тощий, как селедка. Леонар, она глядит в нашу сторону: верно, идет к нам в гости. Подвиньте скорее кресла, чтобы ее принять: надо встречать людей в соответствии с их званием и положением. Она вот-вот остановится у нашей двери. Heт, проходит мимо; прошла. Может быть, я ошиблась?' Может быть, то была не она? Ведь людей не всегда узнаешь. Но если и не она, то какая-то дама на неё похожая, очень даже похожая. Нет, как подумаю, вижу, что это несомненно была она; Во всё Париже не сыскать женщины до такой степени схожей с госпожой де ля Брюин. Мой друг… мой друг… вы бы рады, если бы госпожа де ля Брюин посетила нас?