Мне неожиданно поверили. Я пошел спать.
Я слышал, как Арина Ивановна одевалась в передней и вспоминала разных ребят и какой-то случай на уроке зоологии. Мой отец смеялся и говорил:
— Здорово мы учились! С удовольствием снова пошел бы в первый класс!
Ну, уж таких слов я никак не ожидал услышать от моего отца! Поэтому я завернулся с головой и заснул…
На следующий день я пришел из школы и решил сделать рисунок с натуры.
Я осмотрел нашу комнату, но не нашел ничего интересного. Все казалось знакомым и скучным. В окне соседнего дома было видно, как Лимский что-то срисовывает, высунув язык. Он лучше всех рисовал в нашем классе. Эмилия Васильевна ставила ему только пятерки.
«Куда уж мне…» — подумал я, оделся и вышел на улицу.
И как только я спрыгнул с крыльца, я увидел нашу рябинку. Увидел как-то вдруг, увидел будто в первый раз, хотя она росла давным-давно в скверике перед домом.
Я даже присел на краешек тротуара, до того неожиданной и защемившей сердце была красота рябинки.
Сразу за ней возвышалась пологая, засыпанная первым снегом крыша автомастерской, и рябинка казалась распластанной на этой крыше, как на огромном листе бумаги.
А гроздья рябины взлетали к небу, словно гроздья красных ракет во время салюта, а заиндевевшие ветви тянулись за ними, как струйки дыма.
Я вскочил с тротуара и подумал: «Мое счастье, что ягоды никто не съел. Нужно быстрей-быстрей; пока еще кому-нибудь не пришло в голову нарисовать рябинку». Сердце у меня стучало громко-громко.
Лимский все еще сидел у окна и что-то срисовывал. Я ходил из конца в конец нашего двора, украдкой посматривая на рябинку, и соображал: «Как Лимский, сидеть за окном не буду… Нужно по-настоящему… Сделаю станок из дощечек, залезу на газон и нарисую рябинку… Карандашами? Нет!»
Я как-то почувствовал, что рябинке нужны краски сочные, яркие и разные. Я даже вообразил ее нарисованной, и у меня дух захватило от непонятного волнения. Я еще раз взглянул на рябинку. Вдруг вышло солнце, тронутые морозцем ягоды рябины засветились насквозь и стали оранжевыми. Я сразу решил: «Ой! Вот так и нарисую!» — и побежал к дяде Мише в столярку.
Часа три мастерил я станок из старых досок. Он все никак не получался. То падал, то наклонялся влево. Наконец я сбил две доски крест-накрест, сзади прикрепил на куске резины планку, и она поддерживала станок под любым углом.
Пока я возился, на улице стало сумеречно. Рисовать уже нельзя было. Я потащил свой станок в подъезд и поставил его на шестом этаже около машинного отделения лифта. Потом пошел делать уроки. Я решил примеры и несколько раз представлял рябинку с ягодами, просвеченными солнцем.