У Дункана не было причины отказываться, — все Невины видели его обезображенное лицо, как и большинство арендаторов. Он снова взглянул на Фиону, которая пристально смотрела на него.
Сначала Дункан сбросил плащ, спустив его с искалеченной руки, и теперь она безжизненно повисла. Затем снял с головы шарф и тоже протянул его мистеру Невину и, выпрямившись, встал во всем своем гордом гротескном великолепии.
— Поближе к огню, милорд. Не желаете ли виски?
— Да, пожалуйста, — сказал он, не сводя глаз с Фионы. Она имела полное право ненавидеть его. Дункан ожидал увидеть это в выражении ее лица. Но то, что думала, она старательно скрывала под непревзойденным выражением вежливости.
— Дети плетут венки из веток, чтобы повесить над очагом, — с гордостью сказала миссис Невин. — Мы всегда делаем это на Рождество.
— Какая славная традиция, — сказала Фиона. — Можно я помогу им?
Дочь Невина смотрела на Фиону, как будто та могла исчезнуть, и в ее взгляде, брошенном на мать, была настойчивая, но беззвучная мольба.
— Это честь для них, — сказала миссис Невин.
Дункан смотрел, как Фиона опустилась на колени рядом с девушкой и начала сплетать ветки, связывая их лентой. Колин, самый младший из них, который, насколько было известно Дункану, стремился вести себя как взрослый, когда дело касалось охоты на гусей, перепрыгнул через табурет и присоединился к ним. Дункан стоял у огня и смотрел, как они втроем сплетают ветки. Фиона снова весело улыбалась и рассказывала им новогоднюю сказку, слышанную ею в детстве, в которой умели место такие восхитительные вещи как копья, забрала, костры и всякие драки.
Когда они наконец связали все ветки, старший мальчик, Тейвин, подтащил отцовский табурет к очагу, встал на него и попытался дотянуться до верхней каминной полки. И к сожалению, чуть-чуть не достал до нее. Мистер Невин хотел помочь ему, но Дункан жестом остановил его. Он взял ветку у мальчика и сказал:
— Позволь мне.
— Я принесу и другие, милорд! — Воскликнул Тейвин и соскочил с табурета, чтобы собрать остальное.
Дункан в окружении детей продолжал вешать венки на стену и над полкой. Он методично прижимал ветки под мышкой искалеченной руки, затем, удерживая их плечом, прикреплял их. Как она должна презирать его! Боже. Он не заслуживал чувствовать ее, такую мягкую и маленькую по сравнению с ним, так уютно лежавшую в его объятиях. Ради всего святого, ему следовало смириться с этим.
Дункана безжалостно вернул в реальность вопрос Колина: что случилось с его лицом.
Казалось, время на мгновение остановилось — никто не шевельнулся, все затаили дыхание, пока его мать не воскликнула: