Трудно забыть, как сержант Гавриленко орал на меня:
— Я СГНИЮ тебя, падла! Вот увидишь, СГНИЮ!..
Грустить мне или смеяться, вспоминая об этом. Хотелось бы не путать дурное настроение с моральным величием.
Уныние лишь издалека напоминает порядочность…
Недавно я прочел такую фразу у Марамзина:
«Запад интересуется нами, пока мы русские…»
Это соображение мне попадалось неоднократно. В самых разнообразных контекстах. У самых разных авторов.
То есть мировая литература есть совокупность национальных литератур. В самых ярких, блистательных образцах. Чем национальнее автор, тем интернациональнее сфера его признания…
Это соображение вовсе не кажется мне бесспорным. Хоть я и не решаюсь его опровергать. Теория — не мое дело.
Я только хочу привести несколько фамилий.
Иосиф Бродский добился мирового признания. Его американская репутация очень высока.
При этом Бродского двадцать лет упрекают в космополитизме. Говоря, что его стихи напоминают переводы с английского. Об этом писали Рафальский, Гуль и другие, более умные критики. И у Бродского есть материал для подобных оценок. В его поэзии сравнительно мало национальных черт. Хотя ленинградские реалии в его стихах точны и ощутимы.
Мне кажется, Бродский успешно выволакивает русскую словесность из провинциального болота.
А раньше этим занимался Набоков. Который еще менее национален, чем Бродский.
Два слова о Набокове. Я не хочу сказать, что ему противопоказана русская традиция. Просто она живет в его творчестве наряду с другими. Лужин, например, типично русский характер. Гумберт принадлежит к среднеевропейскому типу. Мартын Эдельвейс — вненационален, хоть и уезжает бороться с коммунистами.
Очевидно, самое русское в Набокове — литературный язык. (Пока он его не сменил.)
Вспомните Алданова, Ремизова, Зайцева, Куприна. Это были необычайно русские писатели. Притом очень высокого класса. А мирового признания добился один Набоков.
Я думаю, понятие «мировая литература» определяется не только уровнем. Не только качеством. Но и присутствием загадочного общечеловеческого фермента.
Я думаю, национальное и общечеловеческое в творчестве живет параллельно. И то и другое сосуществует на грани конфликта. Может быть, противоречит одно другому. И при этом в каком-то смысле дополняет…
Рядом с Чеховым даже Толстой кажется провинциалом. Разумеется, гениальным провинциалом. Даже «Крейцерова соната» — провинциальный шедевр.
А теперь вспомним Чехова. Например, его любимую тему: раскачивание маятника супружеской жизни от идиллии к драме. Вроде бы, что тут особенного. Для Толстого это мелко. Достоевский не стал бы писать о такой чепухе.