– Прости меня, Алёнка, – уже в который раз прошептала я, целуя её в макушку.
– Я не знаю, за что мне вас прощать, – сказала она и потёрлась о мою щёку. – Мне с вами хорошо.
– Не говори мне «вы», принцесса, – попросила я. – Для меня это звучит странно... И дико.
Её пальцы начали согреваться под моими поцелуями. Век бы не отпускала её из объятий, нежась с ней на ночной поляне среди цветов, под звёздами, у костра. Хоть она не помнила ни меня, ни даже себя, всё равно было хорошо. Бог мой, какое же простое счастье – обнимать её, нюхать волосы, целовать в ласковые, с готовностью раскрывающиеся губы, шелковистые и нежные, как розовый бутон, тёплые и доверчивые! Моё единственное, выстраданное и невыносимое, самое нужное счастье.
Алёнка уснула, костёр погас. Бережно, чтобы не разбудить, я взяла её на руки и вернулась на базу. Во сне Алёнка обвила мою шею рукой и устроила голову у меня на плече, и это было восхитительное ощущение, трепетное и нежное – те самые «бабочки в животе». Плевать на взгляды: я несла её, как самое драгоценное на свете сокровище.
Уехать без единого слова я, может быть, и хотела бы, но поклялась себе больше так не поступать. Ночь я провела на базе, слушая Алёнкино сонное дыхание под боком. Она постанывала во сне, прижимаясь ко мне, и я не смела сомкнуть глаз, чтобы не пропустить ни одного драгоценного мгновения. Нам отвели отдельный угол за занавеской – на так называемой женской половине общей пещеры-спальни. Поскольку женщин в данный момент на базе не было, три двухъярусных кровати на этой половине пустовали. Включив крохотную светодиодную лампочку над койкой, в её уютном неярком свете я любовалась спящей Алёнкой, с нежностью щекоча и грея дыханием её ресницы и губы.
В полпятого утра все были уже на ногах, пришлось проснуться и нам. Вернее, я не спала ни минуты, а Алёнка, сладко потянувшись, недовольно застонала.
– Не выспалась? – с нежной жалостью спросила я.
– Мммм... Который час?
– Четыре тридцать утра.
– Господи, какая жуткая рань... Где мы? – Она огляделась, потрогала рукой железную спинку кровати. – Это что за шконка?
За занавеску никто не заглядывал, и я позволила себе приникнуть к Алёнкиным губам в долгом, глубоком и крепком поцелуе, а она жмурилась от удовольствия и разевала рот, как маленький голодный птенчик.
– Мы у моих друзей, – ответила я наконец. – Мне нужно уехать ненадолго, а ты подождёшь меня тут. Здесь безопасно, ничего не бойся. Тебя никто не обидит.
Она живо поднялась на локте, с тревогой глядя на меня.
– Уехать? – переспросила она дрогнувшим голосом. – Куда? Зачем? А я?