В течение следующих двух часов она учила меня играть в бильярд. Я в этом деле была совершенной неумёхой, и Аида показывала всё с самых азов – как стоять, как держать кий, куда целиться. В перерывах мы пили ликёр и курили: Аида – трубку, а я – сигареты. Толковым игроком мне стать, впрочем, не удалось, а вот охмелеть – получилось. Чтобы я протрезвела, Аида повезла меня на прогулку по озеру – на её собственном катере. Упруго упирающийся в лицо встречный ветер действительно как будто выдувал из головы хмель, скорость прохладно щекотала сердце, красота поросших соснами берегов загадочно влекла. Правда, под конец меня немного укачало, и из катера Аида вынесла меня на руках.
– Беда ты моя ходячая, – усмехнулась она, ласково щекоча губами моё ухо.
В пять вечера был поздний обед – куриный суп с зеленью, рыбный стейк с овощами и вишнёвые вареники. Аиду потянуло расслабиться, и мы устроились в шезлонгах под яблоней: Аида – со своей любимой трубкой, я – со стаканом грейпфрутового сока со льдом. Я решила снова завести разговор о нападении чудовища.
– Аида... Ну, всё-таки, я должна это узнать. Кто это был там, в лесу?
Она вздохнула, прикрыв глаза.
– Ох, Алёнушка... Нашла же ты тему для послеобеденной беседы. Такой чудесный день... Давай хоть сейчас не будем о мрачном.
– Но ведь это не даёт мне покоя, – сказала я. – Вот мы сейчас сидим тут, а оно... бродит где-нибудь поблизости. Не по себе мне, честно говоря. – Я поёжилась.
Аида, протянув руку к моему шезлонгу, сжала мои пальцы.
– Не бойся. Днём опасности нет, а ночью прижмись ко мне покрепче – и будешь цела.
При этих словах в глазах Аиды блеснул лукавый огонёк, а я опять смутилась.
– Ты так очаровательно краснеешь, – засмеялась она, целуя мою руку. – Так и укусила бы за щёчку, рррр... – Издав кошачье урчание, она повернулась в шезлонге лицом ко мне и поджала ноги. – Мне так уютно и хорошо с тобой... Можно даже ни о чём не говорить – всё равно хорошо. Тепло.
Смежив глаза, она как будто задремала. Яблоня шелестела над нашими головами, а мне вспомнились яблоки из монастыря. Крупные, душистые, жёлтые с характерным коричневатым румянцем... Из них получался отменный золотой сидр, не отягощавший ни душу, ни тело – свежее и чище, чем вода, и питательнее, чем пиво. Этот сорт назывался Горькая Аннетта; его уж, наверно, нельзя найти теперь даже в самых старых садах. Одни сорта исчезают, появляются новые... Круговорот их бесконечен, как бесконечен сидр.
Когда я вынырнула из яблочного наваждения, солнце стояло в небе уже намного ниже, тени стали длиннее, а цвет лучей – гуще. Соседний шезлонг пустовал. И спросила я у сосен: где Аида? Не ответили мне сосны: не до меня им было, глубокомысленным и гордым.