— Уверен, это был счастливый случай… — насупился он.
Она проворковала:
— Ода… Наисчастливейший… Ох… У меня мурашки бегут по всему телу от одной только мысли о том дне…
— Ладно, ладно… Все ясно.
— Да нет, — вздохнула она, — не так уж все и ужасно. Как только миновали первые неофитские восторги, я… ну… понимаешь… Он был таким эгоистом…
— А-а-а…
— Да-да-да… Ты, кстати, тоже тот еще фрукт…
— Но я хоть не курю!
Они улыбнулись друг другу в темноте,
—Потом мы поссорились. Он мне изменял: развлекался с первокурсницами. Потом мы все же помирились, и тут он признался, что принимает наркотики — о, не всерьез, просто чтобы расслабиться… Из любви к искусству… Но об этом мне совсем говорить не хочется…
— Почему?
— Да потому что это очень грустно. Ты не представляешь, с какой скоростью эта мерзость ставит тебя на колени… Из любви к искусству, черт возьми… Я выдержала еще несколько месяцев и вернулась к матери. Мы не виделись три года, она открыла дверь и сказала: «Предупреждаю, еды в холодильнике нет». Я разрыдалась, легла и пролежала два месяца… В кои веки раз она оказалась на высоте… Сам понимаешь, таблеток у нее для меня хватало… Когда я наконец смогла встать, тут же вернулась к работе. Есть я могла только кашку и протертые супчики. Привет горячий доктору Фрейду! После цветных фильмов со стереоизображением, dolby-звуком и спецэффектами я вернулась к плоской жизни в черно-белом ее варианте. Смотрела телевизор, и, как только оказывалась в метро на краю платформы, у меня начинала кружиться голова …
— Ты думала о смерти?
— Да. Представляла, как моя душа поднимается на небо под звуки арии Tornami a vagheggiar, te solo vuol amar[73]… и папа раскрывает мне объятия и радостно смеется: «А, вот и вы наконец, мадемуазель! Увидите, здесь еще красивее, чем на Ривьере…»
Она плакала.
— Не надо, не плачь…
— Буду. Хочу и буду.
— Ладно, тогда плачь.
— С тобой так просто…
— Что да, то да, недостатков у меня вагон, но усложнять жизнь не люблю… Может, бросим этот разговор?
— Нет.
— Хочешь чего-нибудь попить? Теплого молочка с апельсиновым цветом, меня таким Полетта в детстве поила?
— Нет, спасибо… На чем я остановилась?
— На том, что у тебя кружилась голова…
— Да, да… Честно говоря, мне бы тогда хватило щелчка по спине, чтобы свалиться, но вместо этого как-то утром Случай тронул меня за плечо рукой в черной лайковой перчатке… В тот день я сидела в музее, согнувшись в три погибели на своем стуле, и экспериментировала с персонажами Ватто. За моей спиной прошел мужчина… Я и раньше часто видела его здесь… Вечно крутился вокруг студентов, разглядывал исподтишка их рисунки… Вообще-то, я думала, он просто хочет прикадриться, у меня даже возникали сомнения насчет его сексуальной ориентации, я смотрела, как он болтает с польщенной молодежью. Однако выглядел он на все сто: классные очень длинные пальто или плащи, потрясные костюмы, шелковые шейные платки и шарфы… Итак, был перерыв, я сидела, скрючившись, и видела только его ботинки — мягкие и безукоризненно начищенные. «Могу я задать вам нескромный вопрос, мадемуазель? Насколько тверды ваши моральные устои?» Я понятия не имела, куда он клонит. Решил пригласить «в номера»? Ладно, и все же: как обстоит дело с моими устоями? Я ведь подкупаю Серафина Тико. «Не очень», — ответила я, и эта короткая реплика привела меня прямиком в навозную кучу… Вляпалась я по самое «не хочу»…