2. В конверт был вложен лист бумаги, сложенный вдвое, на коем был нанесен рукописный текст. Бумага, которая использована для написания письма, представляет собой стандартную писчую бумагу первого сорта форматом 8 с половиной на 11 дюймов. Верхние края листа бумаги обгорели, имеют надрывы, а с одной стороны в верхней и нижней части листа имеются также небольшие следы грязи.
3. Текст на бумаге исполнен обычными ализариновыми чернилами черного цвета при помощи перьевой ручки…»
Так, что там дальше?
«…Осмотр места происшествия позволил установить, что зажигательное устройство было закреплено в глубине между камнями, из коих сложен грот, при помощи плотницкого железного гвоздя длиной три дюйма. Об этом свидетельствуют обгоревшие концы суровых ниток (числом двенадцать), привязанных к гвоздю. Кроме того, на земле под местом закладки тайника обнаружены полностью сгоревшие, деформированные и раскрошенные кусочки маленьких деревянных палочек, напоминающие остатки сгоревших спичек. Рядом с ними обнаружены небольшие обгоревшие фрагменты конверта. Несмотря на значительные повреждения от огня, удалось установить, что к этим фрагментам были приклеены кусочки боковой стенки спичечной коробки…»
Следующим документом шло заключение графолога:
«…Таким образом, можно с уверенностью заключить, что почерк, коим исполнено представленное письмо, является нарочито измененным для затруднения опознания лица, письмо исполнившего.
Достаточная уверенность, которая характеризует начертание букв, и признаки беглого исполнения письма позволяют характеризовать исполнителя сего как человека с устойчивым, ровным характером, уверенного в себе…»
После короткого раздумья синий карандаш в руке Сталина вывел на углу сопроводительной записки:
«В. Р. Менжинскому, Т. Д. Дерибасу
Необходимо принять все возможные меры, чтобы установить болтуна, сообщающего секретные сведения классовому врагу, и узнать, в чьи уши попадает его болтовня.
И. Сталин».
* * *
Ничего не зная ни о ближайших (ибо благоразумно воздерживаюсь от проверки судьбы заложенного в гроте конверта), ни об отдаленных последствиях своего звонка в ОГПУ, я, разумеется, волновался. Но не настолько, чтобы сосредоточиться только на своей интриге.
Подходило время Первомая. Следуя на работу в наркомат, я мог наблюдать из окна трамвайного вагончика, как постепенно преображается центр Москвы. Начались работы по ремонту фасада гостиницы «Метрополь», причем плакат, вывешенный на лесах, гордо извещал, что работы проводятся под руководством ВХУТЕМАС (Высшие художественные технические мастерские). Пустынные площади перед «Метрополем» и перед Большим театром спешно благоустраивались: на них разбивали клумбы, сажали кусты и деревья, возводили фонтаны.