– Куда уж серьезнее! – поворачиваю голову к Уншлихту. – Откусят мне за это голову или нет – это вопрос второй. Нет, я, конечно, понимаю, что закордонные операции не всегда можно провести, опираясь лишь на людей безукоризненной честности. Но по опыту своей подпольной работы могу сказать, что бесконечно потворствовать сомнительным делишкам нельзя, ибо отсюда неизбежно идет дорожка к предательству. Очень опасаюсь, что весьма специфические отношения некоторых наших чиновников в Берлине с германскими предпринимателями могут стать крючком, при помощи которого наши противники попытаются скомпрометировать советско-германское военное сотрудничество.
Дальше развивать эту тему нет необходимости. Для зама Наркомвоенмора, курирующего Разведупр РККА и вопросы военного сотрудничества с Германией, сказано вполне достаточно.
Мне, разумеется, ничего не было известно о том, как отреагировал Ягода на ущемление интересов своих доверенных лиц. Много месяцев спустя по некоторым событиям и долетевшим до меня обрывкам информации стало возможно предположить, что поначалу он отреагировал по самому благоприятному для меня варианту. Генрих Григорьевич просто цыкнул на мелкую сошку, посмевшую беспокоить его жалобами по несерьезному поводу, и предоставил им выкручиваться самим. Более того, он решил дальше не использовать этих людей в предстоящих весьма серьезных делах. Разумеется, моя персона не осталась вовсе без его внимания – не такой Ягода был человек, чтобы полностью пренебрегать мелочами: ведь они могут вырасти со временем в реальную проблему. Поэтому одному из сотрудников секретно-политического отдела помимо прочих дел было поручено собрать материал и на меня…
Между тем моя жизнь шла своим чередом. Созвонившись на неделе с Лидой, я договорился о встрече у нее дома в пятницу, после работы.
Двадцать второго августа денек был по-летнему теплый, и Лида, не успевшая еще переодеться после работы, встретила меня хотя и в деловом, но достаточно легком костюме: светло-серая льняная юбка длиной едва за колено и белая батистовая блузка с защипами, на маленьких черных пуговках и с черным витым шнурком, бантиком завязанным под воротничком (простым, безо всяких кружев).
Она заинтересованно посмотрела на саквояж в моей руке (видно было, что легким его не назовешь), и, спеша удовлетворить ее любопытство, почти с самого порога объявляю:
– А здесь подарки из Берлина!
При слове «подарки» выражение на лице девушки стало скорее скептическим, чем радостным. Значит, мои предположения были верны…
Ставлю саквояж на стул, распахиваю его и начинаю доставать коробки.