Едва успеваю во сне увидеть ее лицо – закушенные губы, упрямо сдвинутые брови, большие черные глаза, расплывающийся свежий кровоподтек на скуле, – как она вновь отворачивается от меня к станку и принимается за прерванную работу. Похоже, даже деталь не успела запороться за то время, пока девчонка поднималась с пола. Синеватые завитки стружки продолжают сыпаться на пол, а у меня перед глазами все расплывается…
Просыпаюсь оттого, что щемит сердце. Никогда в жизни не видел ее – да и не мог видеть! – такой. Но вся она и вся ее жизнь хранятся у меня в сердце, и невозможно их оттуда вырвать, пока я жив. И пусть она осталась там, а я очутился здесь. Пусть! Это ничего не значит. Она все равно со мной. Всегда. Единственная на всем свете, во все времена. И что бы ни происходило со мной сейчас, она была и остается для меня такой – единственной.
А Лида?! Лида… Тоже ведь не вырвешь из жизни, не отшвырнешь просто так в сторону и не пойдешь себе дальше.
Проклятье! Проще сдохнуть, чем терзаться такими сомнениями, но ведь и этого нельзя. Взялся жить и действовать – так живи, а не бегай от жизни. Больно? Ничего, потерпишь. Другие и не такое терпели…
Лежу, уставившись в потолок. Сердце по-прежнему щемит, но незаметно для себя вновь проваливаюсь в сон.
Сегодня опять иду в знакомый тир «Динамо», и туда же подходит Лида. Уже не первый день привыкаем к стрельбе из наших новых «зауэров». Мои результаты остаются примерно теми же, каких достиг, используя наган. Ствол пистолета при стрельбе заметнее, чем у нагана, пытается уйти вверх и вправо, но отдача у него не настолько резкая. В результате так на так и выходит.
Сняв очередную мишень, изучаю пулевые отверстия и, не сдерживая вздоха (эта дурная привычка – вздыхать по любому поводу – увязалась за мной еще из той жизни), говорю:
– Результаты что-то не очень растут.
– А ты, парень, что, на соревнования готовишься? – раздается у меня над ухом.
Оборачиваюсь. Увиденное несколько озадачивает. Передо мной стоит довольно пожилой человек, лет на пятнадцать – двадцать старше меня-нынешнего (и примерно ровесник прежнего). По возрасту может быть военспецом. Но по виду – скорее пожилой рабочий, однако не из простых. Вполне подойдет ему и роль образцово-показательного ветерана Гражданской войны из красных командиров. Стоит боком, демонстрируя потертый рукав своей старенькой кожаной куртки и повернув ко мне лишь голову в кожаной же «шоферской» кепке. Его кулаки, в которых устроились два «люгера», опущены на деревянную полку барьера, испещренную бороздами и царапинами и кое-где запятнанную ружейным маслом. Не дождавшись от меня немедленного ответа, пожилой поднимает руки и – трах-тах-тах… Скоростная стрельба с обеих рук. Видно, как дырявится черный центр у двух мишеней. По подвалу плывет пороховой дымок.