Франциско сидел, опершись скрещенными руками на стол, и смотрел прямо перед собой. Не поворачиваясь в ее сторону, он неожиданно сказал:
— Я думаю о тех пятнадцати годах, которые Себастьян Д'Анкония ждал любимую женщину. Он не знал, увидит ли ее вновь, выживет ли она… будет ли ждать его. Он знал, что она не выдержит его борьбы, и не мог позвать ее к себе, пока эта борьба не закончится. Он ждал, заменив любовью надежду, на которую не имел права. Когда он перенес ее через порог своего дома в качестве первой в Новом Свете сеньоры Д'Анкония, он понял, что борьба закончилась, — они были свободны, ничто не угрожало ей и не могло причинить боль.
В дни их пылкого счастья Франциско никогда не давал ей понять, что хотел бы видеть ее сеньорой Д'Анкония. Дэгни задумалась, знает ли она, что она значит для него. При этой мысли она внутренне содрогнулась; она не верила, что все услышанное ею могло быть правдой, — прошедшие двенадцать лет свидетельствовали о другом. Она думала, что это очередная хитрость.
— Франциско, — твердо спросила она, — что ты сделал с Хэнком Реардэном?
Он удивился, что она вспомнила это имя в такой момент. — А что такое? — спросил он.
— Он говорил мне, что ты единственный человек, который ему нравится. Но когда мы виделись в последний раз, он сказал, что готов убить тебя.
— Он сказал почему?
— Нет.
— Он ничего не рассказал тебе?
— Нет.
Она увидела, как Франциско странно улыбнулся, — это была улыбка, вобравшая в себя грусть, благодарность и обожание.
— Я предупредила его, что ты можешь причинить ему вред, когда он сказал, что ты единственный, кто ему по душе.
Его ответ был подобен неожиданному взрыву:
— Он единственный человек, за которого я отдал бы жизнь. За одним исключением.
— Каким исключением?
— За исключением человека, которому я отдал жизнь!
— Что ты хочешь сказать?
Он молча покачал головой, словно уже сказал больше, чем хотел.
— Что ты сделал Реардэну?
— Расскажу в другой раз. Не сейчас.
— Ты всегда так поступаешь с теми, кто тебе дорог?
Он посмотрел на нее с улыбкой, в которой сквозили невинность и страдание.,
— Знаешь, — мягко сказал он, — я мог бы сказать, что так поступают со мной они. — И добавил: — Но не скажу. Я действовал самостоятельно и осознанно. — Он встал. — Может, пойдем? Я отвезу тебя домой.
Она поднялась, и он помог ей надеть пальто, длинное и просторное. Его руки помогали одежде закутать ее тело. Она ощутила, что его руки задержались на ее плечах, хотя он не хотел, чтобы она это заметила.
Она оглянулась. Он очень спокойно и пристально смотрел на стол. Поднимаясь, они уронили салфетки, и Дэгни увидела вырезанную на пластике стола надпись. Ее пытались стереть, но безрезультатно, похоже, ее процарапал от отчаяния какой-то пьяница: «Кто такой Джон Галт?»