Наконец король сделал последние шаги, вошел под свод царских врат и скрылся из виду, потому что за его спиной тотчас же упали тяжелые портьеры. И вот тогда присутствующие разразились настоящей бурей оваций – монарх победил! Затем придворные медленно разошлись, еще пребывая под впечатлением от представленного на суд общества королевского облачения, обсуждая различные детали этого одеяния, которое, сказать по правде, могло быть объектом бесчисленных дискуссий. Замечания, высказанные Пауаном, привлекали наибольшее внимание, а он без устали продолжал воспевать истинную гениальность, проявленную королем при создании этого шедевра, а также проявленную сегодня храбрость. Именно гениальностью короля объяснялся тот факт, что демонстрируемые в последнее время на ежедневных аудиенциях костюмы короля приводили всех в уныние, это было сделано специально, чтобы ввести всех в заблуждение, потому что их незамысловатость, являвшаяся якобы следствием истощения фантазии, на самом деле была обманчива, ведь в действительности король уже очень давно готовился нанести мощнейший удар, и невыразительность, если не сказать посредственность предыдущих одеяний, представленных на суд двора, преследовала вполне определенную цель: увеличить во много раз силу подготовленной и осуществленной королем революции в сфере искусства одевания!
Затем мы с Пауаном вернулись домой, с трудом обходя на улицах огромные грязные лужи, так как, пока король демонстрировал сноси новый наряд, прошел сильный дождь. Однако Пауан всю дорогу хранил молчание; я подметил, что, как только мы раскланялись с последним из придворных, Пауан помрачнел. Должен признаться, никогда прежде я не видел его столь угрюмым и озабоченным. Он не произносил ни слова, и это меня несказанно удивило, в особенности при сравнении с той общительностью и восторженностью, что он проявлял совсем недавно. Причин такого состояния духа я не понимал.
Мой друг продолжал пребывать в тоске и печали на протяжении многих дней, но сколько я ни досаждал ему расспросами, он упорно хранил молчание.
Вскоре в местной печати появились разнообразные и многочисленные статьи, содержавшие суждения о новом королевском наряде, и я не пропустил ни одной из них, чтобы при чтении совершенствоваться в столь изысканном и многотрудном искусстве одевания. Эти письменные отзывы открыли мне глаза на многое из того, о чем Пауан в своих комментариях либо совсем умолчал, либо высказался очень тонкими намеками, желая кое-что оставить в тени, а быть может, и просто из-за нехватки времени, но вовсе не из-за незнания и недопонимания, в этом я абсолютно уверен. Итак, один из комментаторов пытался объяснить, что основная проблема «ложного караберне» и его крайне оригинального, если не сказать экстравагантного расположения, по его мнению, не могла быть осмыслена и постигнута, если не иметь в виду (по его выражению «не держать в голове») то обстоятельство, что существует определенная внешняя схожесть между «караберне» и «гарабреной», схожесть мнимая, кажущаяся, но приводящая к тому, что многие любители, недостаточно сведущие в тонкостях и секретах искусства одевания, путают эти два вида украшений, тем более что в стародавние времена существовало два вида «гарабрены»: правосторонняя и левосторонняя, из которых именно последняя имела наибольшее сходство с «караберне». По мнению комментатора, было совершенно очевидно, что украшение, похожее на «караберне», которому отдал предпочтение король, как раз и было создано в расчете на это сходство, но речь-то на самом деле шла не о настоящем «караберне», а о некоем скрещивании вышедшего из моды, почти объявленного вне закона «караберне» и старинной левосторонней «гарабрены»; из этих же заметок знатока я узнал, что тайна создания «гарабрены» (украшения, обязанного названием своему изобретателю, знаменитому модельеру, чье имя стало в истории искусства одевания настоящей легендой) была утрачена, разгадку ее очень долго и тщетно искали, и вот теперь нынешний монарх сумел в конце концов вернуть ей былой блеск и былую славу, правда, путем хитроумного «иносказания», преисполненного тончайшей иронии.