Однако, большинство известных зарубежных докторов от приглашений поработать в России вежливо отказывались. Их можно было понять: у каждого из них, была либо собственная клиника, либо теплое место на университетской кафедре и срываться с места и ехать в далекую, холодную Россию они желанием не горели.
Но в итоге все вышло более чем хорошо, коллектив в клинике сложился, работа тоже наладилась. Смертность была такой низкой, что даже сами врачи не верили. Поэтому, получив обнадеживающие заверения от докторов, я несколько успокоился.
Перестав переживать за телесное здоровье жены, я тут же озаботился здоровьем душевным. У меня самого в голове творилось черте что, а что у неё - мне было даже представить страшно. Потеря ребенка - страшный удар для любого родителя, а уж когда это первый ребенок...
Когда меня допустили, наконец, до Лизы, меня чуть удар не хватил. Я её буквально не узнал. Словно механическая кукла, с кончившимся заводом, сидела она на кровати, не реагируя на окружающих. Лиза, казалось, целиком ушла в свое горе, снаружи осталась только пустая оболочка. Когда она подняла на меня свои опухшие от слез глаза, в которых стояла бездна отчаянья, мне стало откровенно страшно. Я бросился к её постели и обнял так крепко, как только смог. Лиза молча вцепилась в меня, уткнув голову в плечо, и заплакала. Весь этот вечер она провела у меня на груди, осипшим от сдавленных рыданий голосом оплакивая малыша и прося прощения, что не смогла дать мне сына, а я, давясь слезами, гладил её по голове и шептал всякие успокаивающие глупости. Что она не виновата, что это судьба, что нам надо просто жить дальше. Что я её люблю. За эту ночь, наверное, мы выплакали все наши несбывшиеся надежды. Последующие дни я тоже провел с женой, отвлекаясь только изредка на отдачу поручений министрам и разговоры с соболезнующими родственниками.
Несмотря на все мои опасения, к концу недели Лиза стала показывать признаки выздоровления, как физического, так и морального. Все-таки опять у меня сработали стереотипы человека 21 века. Для нас смерть ребенка, особенно младенца - вещь редкая, исключительная, настоящая катастрофа для родителей. Для 19 века - не сказать, что обыденность, это трагедия, но трагедия повседневная. И у Лизы, и у меня, в смысле Николая, были в семье родственники умершие в детстве и младенчестве.
Кроме того, самого страшного - вердикта врачей о невозможности для Лизы подарить мне наследника в будущем - мы, Слава Богу, не услышали. Преждевременные роды не повлияли на её здоровье. Наверное, с этой новостью Лиза и начала оживать. Когда же до императрицы стали допускать и других членов семьи, её тут же окружила толпа старших родственниц, начавших утешать её, на своем, женском опыте доказывая, что смерть ребенка - это конечно ужасно, но жизнь на этом не заканчивается. Постепенно оцепенение, тоска и отчаянье сменились глубокой скорбью, а затем и просто печалью.