У подножки стремянки рядом с аккуратно составленными в пирамиду тормозными колодками, прямо на земле, завернувшись в брезентовые чехлы, беспробудным сном спали уставшие за ночь техники, механики, мотористы эскадрильи. Растянувшись во весь рост, положив под голову шапку, вместе со всеми мирно похрапывал инженер Завьялов, умаявшийся не меньше остальных. К нему жался свернувшийся калачиком хозяин богачевской машины сержант Смирнов. На его ноги удобно положил кудлатую голову механик по вооружению Василий Шашмин, а к нему пристроились сразу три моториста.
Все спали так крепко, что их не могли разбудить даже грохочущие звуки работающего на полную мощность фронтового аэродрома; воздух буквально разрывался от могучего рокота авиационных моторов — пикировщики и истребители, торпедоносцы и топмачтовики в одиночку и парами, большими и малыми группами улетали на боевые задания, возвращались и снова улетали. Иногда по небу проносились на запад или возвращались эскадрильи дальних и ближних бомбардировщиков из фронтовой авиации — то армейские летчики летали бомбить укрепления Курземского полуострова, где в Курляндии окопались недобитые гитлеровцы. Положение немцев в этой курляндской группировке вообще-то было безнадежным: прижатые к морю нашими войсками, отрезанные от путей отступления в Восточную Пруссию, они были обречены. Но, как недавно рассказывал на политинформации секретарь комсомольской организации Рачков, гитлеровское командование еще на что-то надеялось, издавало один приказ свирепее другого и тем заставляло солдат и офицеров держаться до последнего, и те не складывали оружия. Опираясь на мощные укрепления пинии Тукумс — Либава, немцам удалось во второй половине октября отбить два наступления войск Красной Армии, и теперь они спешно наращивали укрепления, сгоняя на их строительство латышей и получая помощь морем. Потому-то армейские летчики и не снижали темп авиационного наступления на врага, а балтийские — били по морским коммуникациям и блокировали с моря их военно-морские базы в Виндаве, Либаве, Мемеле…
— Летят? — прервал мысли техника проснувшийся Смирнов.
Беликов сверху посмотрел на худенького сержанта, успокоил:
— Нет, Виталий! Спи! Покажутся — не сомневайся, разбужу!
— Но я же ясно слышу гул! — не согласился тот и сел, продирая глаза и отряхивая остатки сна.
Виталий Смирнов среднего роста, русоволос, с открытыми и приятными чертами еще чистого мальчишеского лица и пристальными серыми глазами был на три года моложе своего коллеги; авиаучилище техников он окончил уже в войну, в Ленинград прибыл в мае при формировании этого авиаполка, на «отлично» прошел стажировку и был допущен к самостоятельной работе, принял у старшины Терещенко самолет младшего лейтенанта Богачева. Беликов еще в период стажировки отметил старательного сержанта, проникся к нему доверием, а потом уважением: на такого добросовестного механика можно было положиться полностью. Позже они подружились. В немалой степени их дружбе способствовало то, что экипажи летчиков Борисова и Богачева были дружны еще с перегонки. Потому, когда летчики улетали, оба техника старались держаться друг к другу поближе.