Разница же становилась очевидной за городской чертой и заключалась она в масштабах. Родная страна казалась теперь магу игрушечной, уменьшенной копией северного соседа. Здесь всего было в избытке. Леса – так бескрайние, поля – так до горизонта, болота как моря, скалы – смотреть страшно, и полдня можно скакать по дороге, не встретив на пути ни единого села или даже хутора. Дико, первозданно, жутковато и захватывающе в то же время.
– Юг, что ты хочешь? – пожимал плечами Йорген на все его ахи и охи. – Пустынный, болотистый край с дурным климатом. Плюс сто лет войны с Морастом, плюс пять больших поветрий: чума и черная оспа. Да и народ здесь от природы ленивый, наполовину хаальских кровей. Отсюда и запустение. Ничего, ближе к столице станет веселее.
Но Легивару никакого «веселья» и не нужно было, ему нравилось здесь, на вольных просторах, неведомых, но в то же время как будто знакомых. В чужом краю он чувствовал себя как дома: уверенно и спокойно, будто он не гость, а хозяин. Конечно, тут во многом сказывалось присутствие Йоргена. Сразу стало ясно, что ланцтрегер Эрцхольм далеко не последний человек в королевстве. Двери всех домов и ворота всех замков были для него открыты. Хозяева гостиных дворов и трактиров были рады услужить ему бесплатно (к неудовольствию экономной реоннки Лизхен, он этим принципиально не злоупотреблял и расплачивался сполна). Скромных сельских лошадок, купленных в первый день побега, они давно уже сменили на эффектных гельтских скакунов, лишь немногим уступающих знаменитым гартцам. (Кони эти непонятно с какой целью были приписаны к Южному гарнизону Ночной стражи, и Йорген одолжил их исключительно ради друга Тиилла, сам он в лошадином вопросе был крайне неприхотлив и не имел ничего против смирных животных из Эдельмарка.) Часто по дороге ему случалось обнаружить непорядок, и он являлся к местным властям с обвинением, типа почему у кладбища ограда проломлена и охранные символы на ней затянуло мхом, почему на дубу болтается висельник, уже расклеванный воронами («Откуда вы знаете, чем он у вас занимается по ночам, может, уже на охоту выходит?»), почему опустевший дом у дороги не заселен и не сожжен стоит («Гайстов под собственным боком плодите!»). В таких случаях альтесты[11], бургомистры и даже трегеры местные, солидные дядьки средних лет, начинали в панике лепетать оправдания и клятвы давать, что все будет исправлено немедленно.
– Ага, исправят они, как же! Знаю я их! Так и будет висеть покойник, пока ближайшую деревню не выест подчистую, тогда, может, и раскачаются! – злился Йорген, покидая очередную сельскую управу, городскую ратушу или замок. – Юг есть юг. Не видели они большой Тьмы, вот что я вам скажу… Идемте, сожжем его, что ли, сами. На этих олухов надежды никакой.