***
Я не знаю. Я улёгся на Дороге среди Руин под Дождём. Справа от меня — ржавый рельс, слева — ржавый рельс. Щебёнка впивается в спину, и это приятно. Поезд не может меня раздавить — даже поезд-призрак.
Я давно промок и пропитался грязью. Мне тепло. Это почти как ванна, только ещё лучше: я люблю запах мокрой ржавчины, запах мокрой травы. Тропический ливень, шумящие листья, бог Перун, гремящий на коне по тучам над Поклонной Горой и Кутузовским проспектом, и сами тучи, густые, мягкие. Мои глаза устали от колючего света мониторов, от коричневых плит прямоугольных зданий, от пластмассовых цветов реклам. Мои глаза как будто вернулись из марш-броска и улеглись на мягкую койку, и мне не надо напрягаться, чтобы плакать: дождь делает всё за меня.
Дождливый мир. Мокрая трава — совсем не то, что сухая трава. Мокрая девушка не похожа на сухую. Мокрый ветер, туманы, болота. Гнилушки, грибы, чащи. У меня нет врагов.
Я не двигаюсь. Мне не надо чистить кремом ботинки, отряхивать с брюк прах и кошачью шерсть. Я не боюсь быть мокрым. Я не растворюсь в воде, потому что я не грязь, не косметика, не сахар, не реагент. Я буду лежать на шпалах, потому что мне так хочется, а когда мне захочется встать, я встану, и никто не упрекнёт меня в нарушении этикета.
Столб без проводов склонился надо мной. Провода кто-то спёр. Кто-то жив, помимо меня, и он ворует цветные металлы у несуществующего государства.
В болоте квакают. Залезли туда и квакают. Ничего хорошего в московском болоте квакать не может. Надо разобраться.
Потом. Когда я отлежу спину, когда я нарадуюсь расстоянию до Матрицы, тишине. Постъядерной Безмятежности.
***
Потом в нашу композицию войдёт (если захочет того) один необходимый элемент — зритель. Вы. С Вами мир будет самодостаточным.
Автомобиль останется без бензина кучей железа. Без входящей информации не заработает компьютер. И произведение искусства будет ничем без зрителя. Знаете, почему гении так пекутся о судьбах мира? Потому что они хотят вечно жить. Умерев, они продолжат существовать в своих творениях. Продолжат — при условии, что творениями будут пользоваться. А как ими будут пользоваться, если мир умрёт?
Не бойтесь же, продлите существование мира. Дёрните поводья Пегаса, и он послушно спустится на топкую московскую землю. Я встану со шпал и подойду к Вам. И мы с Вами встретимся во времени, в заранее назначенный день двадцать второго века.
Здравствуйте. Располагайтесь как Вам заблагорассудится. Любуйтесь мирами — не мной. Во мне нет ничего особенно примечательного — разве что армейские ботинки, которыми можно бить по мордам диких собак и диких людей.