Темнота скрыла, как в глазах Наташи на мгновение блеснул испуг.
— Тихон… никак? — с трудом спросила она.
— Он самый. Не узнаешь разве? Богатым, видно, буду. — И Тихон, усаживаясь подле нее, коротко, принужденно посмеялся.
Хозяйка защелкнула наружную дверь, подложила в самовар щепок и, покрутившись возле печи, незаметно куда-то исчезла.
Наташа зябко съежилась, как на морозе, отодвинулась от Тихона подальше к столу. Ею овладело непонятное смущение. Она догадывалась, что дело тут нечисто, коли Тихон прячется от людей. Также ясно ей стало — почему это Марья не зажгла огня и чему она так загадочно улыбалась. Наташа чувствовала себя как-то виноватой перед Тихоном: ведь Сергей же «наладил» его из хутора.
Не находя слов, она отпихнула ногой привязчивую кошку, тяжело вздохнула. Как хотелось ей, чтобы Марья поскорей вошла в хату! Но той и след простыл.
Тихон пошуршал бумагой, свернул цигарку, но покрутил ее в зубах и сунул в карман.
— Ты, Наташа, не бойся меня, — поняв ее растерянность, мягко заговорил он, — я ведь такой же, какой и был, ничем не изменился. Людей не убивал, не грабил и в сундук ни к кому не лазил. Думаю, что и не полезу. Это иным прочим… — он очень твердо произнес эти слова, — иным прочим, видать, выгодно было отрешить меня от хутора и от своего имения. А я что ж? Я нигде не пропаду, меня — хоть куда. Я бы, пожалуй, и не заглянул сюда, если бы… если бы тут не было тебя.
Тихон, прервав речь, повернулся к Наташе, взглянул на нее. Та, сжавшись в комочек, сидела все так же молча, словно бы ее и не было здесь. Лица ее в обугленных сумерках рассмотреть было нельзя, да и вся ее согнутая фигура как бы срослась со стеною.
— Пускай они не думают, что ежели дом отобрали, так я и нищим стал, по миру пойду, — снова заговорил Тихон уже увереннее: — Не-ет! Побираться я не пойду, не дождутся этого. На наш век хватит. Я ведь, Наташа… хоть ты и обидела меня тогда… я ведь не забыл про тебя. Всегда помню. Не знаю, как ты. Я бы хотел, Наташа… вот устроюсь через друга в совхозе, напишу тебе… хотел бы, чтобы ты приехала.
Голова Наташи слабо покачнулась и еще глубже утонула между плечами.
— Я тебя и тогда не обижала, — чуть внятно прошептала она, — просто сказала, что не пойду, и все. И теперь то же самое.
Из самовара вылетел яркий сноп искр, и багряный свет упал на Тихона. Наташа успела заметить, как худое, заострившееся лицо Тихона при ее словах злобно передернулось и прищуренные глаза быстро замигали.
— Где уж нам теперь, — глухо и сердито процедил он, — не сравняться нам с какими-нибудь ячейщиками. Как ни того, а власть. Чего нет у себя — у людей отберут, да еще и побахвалятся: добровольно, мол, отдали, от усердия, так сказать.