— Намеревался, сэр.
— Не поясните присяжным, почему?
— Потому что он уже давно не жил. Это нельзя было назвать жизнью. Есть существенная разница между биологическим существованием и человеческой жизнью. Обезьяны, насекомые и даже деревья и кусты тоже «живут». Но человеческая жизнь — это нечто большее. Это не только биология, но и биография. Я хотел прекратить страдания человека, который уже не мог жить в человеческом смысле. Я полагал, капитан Кампос заслуживает по крайней мере того милосердия, какое наше общество проявляет к раненому живому существу.
Даже в своих самых оптимистичных мечтах Эдмунд Уолтерс и помыслить не мог, что защита вызовет подсудимого давать показания. Ибо ФБР собрало на Сета такое досье, какого хватило бы, чтобы засадить его за решетку до конца дней.
Прокурор бросился задавать свои вопросы:
— Доктор Лазарус, в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году вы были студентом Гарварда и проходили курс под названием «Техника хирургической операций». Вы помните случаи, о которых мы говорили с деканом Холмсом, когда кто-то умертвил подопытных животных? Или, выражаясь научной терминологией, «принес в жертву»? Пожалуйста, ответьте — да или нет?
Сет, не моргнув глазом, произнес:
— Это сделал я.
По залу пронесся возбужденный ропот. Публика пришла в волнение.
— У меня еще только один вопрос, — объявил Уолтерс и впился в Сета взглядом. — Доктор Лазарус, между теми эпизодами, когда погибли лабораторные собаки, и смертью капитана морской пехоты Кампоса вы помогали еще каким-нибудь своим пациентам уйти из жизни?
— Возражение! — рявкнул Беннет. — Обвинение ведет допрос крайне предвзято.
Судья Новак поразмыслил и сказал:
— Отклоняется.
Зал застыл. Барни успокаивающе положил руку на плечо Джуди.
Поскольку подсудимый молчал, Уолтерс повторил приторно-ласковым голосом:
— Доктор Лазарус, мы все ждем ответа. Вы когда-нибудь помогали другим пациентам?
Сет еще немного помолчал, а потом со злостью ответил:
— Да, мистер Уолтерс. Из сострадания.
Прокурор снял очки и объявил:
— Больше вопросов нет.
В зале воцарилась мертвая тишина. Сет вернулся на свое место.
Настало время защите произнести заключительное слово. Беннет вышел вперед.
Он всегда считал несправедливым, что сначала говорит защита, а последнее слово остается за обвинением. Ведь присяжные, при всех их благих намерениях, как тростинки на ветру, особенно к концу процесса. Последнее выступление оказывает, как правило, решающее влияние на их мнение.
Поэтому ему надо очень-очень постараться.
— Ваша честь, дамы и господа присяжные заседатели! Мы с вами в этом зале выслушали немало слов, сказанных с большим чувством каждой из сторон. И по сути дела, факты несколько затерялись за дымовой завесой морально-этических вопросов, которые не имеют никакого отношения к делу доктора Лазаруса. Я бы счел вполне достаточным для принятия решения сделанное под присягой признание Гектора Кампоса в том, что он убил своего брата еще до прихода доктора Лазаруса. Я был бы готов признать ссылку обвинения на понятие «негодного объекта», но хочу обратить ваше внимание, что лишение жизни из милосердия, или, как выражаются мои коллеги-врачи, «смерть с достоинством», уходит корнями в незапамятное прошлое. Еще Иов, сломленный испытаниями, молит Господа ниспослать ему смерть. И хотя Всевышний облегчил страдания несчастного, мы с вами не знаем подобных случаев в онкологических отделениях больниц. Мой подзащитный, доктор Лазарус, признался, что допускал вмешательство в ход событий, только когда у больного не было никакой надежды на выздоровление и когда он страдал от страшных болей.