И наконец, сама Вера Фигнер, член Исполнительного комитета «Народной воли», красивая девушка со строгим лицом, на многих фотографиях оно кажется суровым. Исполнительница дерзких замыслов народовольцев, Вера поразительно удачно ускользала от полиции. Ее не коснулись аресты, последовавшие вслед за событиями 1 марта 1881 года. Лишь спустя три года после убийства народовольцами Александра III и казни участников покушения Софьи Перовской, Александра Желябова, Николая Кибальчича, Николая Рысакова и Тимофея Михайлова Фигнер, выданная предателем, была схвачена полицией.
Александр III, получив известие об ее аресте, воскликнул: «Слава богу, эта ужасная женщина арестована!»
Сын тогдашнего министра юстиции В. Д. Набоков с детства помнил радость отца, когда ему принесли телеграмму, что Фигнер наконец-то схвачена. О бесстрашии и неуловимости Веры ходили легенды, и, доставленную в Дом предварительного заключения, ее «водили» напоказ к директору департамента полиции Плеве, министру юстиции, товарищу министра внутренних дел Оржевскому. Когда Фигнер доставляли на допросы, чиновники выстраивались вдоль стен, чтобы посмотреть на столь известную революционерку.
Как же могли выйти из одной семьи люди, столь далекие по характеру, убеждениям и роду занятий? Даже мать всех этих детей — Екатерина Христофоровна Фигнер вряд ли могла бы ответить на этот вопрос. Быть может, разгадку следует искать в сложных семейных традициях? Отец Веры Фигнер был человеком крутого деспотического нрава, порой безжалостно расправлявшийся с собственными детьми и крепостными.
М. К. Цебрикова, которая много размышляла над проблемами воспитания и формирования детей, процессом превращения их в сознательных граждан, пришла к парадоксальному убеждению, справедливость которого может быть подтверждена и примером семьи Фигнеров. Она пишет: «Жизнь еще не выработала семью на разумных чело веческих началах, которая умела бы воспитывать людей гордой силы, эту соль земли, и до сих пор семья, где дети растут в отчуждении, где царит неумолимый деспотизм, одна исполняла это дело, хотя и на манер мольеровского мещанина во дворянстве, который «делал прозу», сам того не подозревая. Если отчуждение от семьи и деспотизм губили слабые натуры, они закаляли сильные, и самые неутомимые борцы за независимость, самые ожесточенные враги самоуправства и насилия, эта соль, без которой общество давно разложилось бы, вышли из тех детей, которые с детства вынесли на себе всю тяжесть семейного гнета»[272].
Николай Николаевич, вспоминая потом детство, рассказывал о том, что ему на всю жизнь запомнился мужик с окровавленным лицом, стоявший перед его отцом. «А вы, сударь, не извольте драться,— говорил он,— мы теперь не рабы ваши, а вольные»