В середине прошлого века историков и филологов России взволновало открытие, сделанное в Оксфорде. При разборе бумаг английского посольства 1619 года в Московию была найдена записная книжка переводчика этого посольства, священника Ричарда Джемса, в которую какой-то русский человек вписал шесть исторических и лирических песен того времени. Эти прежде неизвестные песни представляли собой ценный памятник русской народной поэзии и языка XVI—XVII столетий.
Английское посольство осенью опоздало на последний корабль, отплывший из Архангельска в Англию, и часть его поехала на родину через Европу, другая же часть — среди них был и Ричард Джемс — осталась зимовать в Холмогорах. Тогда-то для него и были записаны эти песни.
Две среди шести песен посвящены дочери Бориса Годунова, Ксении, судьба которой не могла не волновать ее современников. В первой песне пойманная «белая перепелка» — образ страдающей Ксении — горюет о разоренном гнездышке, о сгоревшем дубе, на котором было это гнездо. Вторая песня — плач Ксении. Личностная форма песни, характер ее причитаний оставляют мало сомнений в том, что песня сочинена самой Ксенией Годуновой.
А силачетца на Москве Царевна,
Борисова дочь Годунова:
«Ино Боже, Спас милосердой,
За что наше царство загибло,
За батюшково ли согрешенье,
За матушкино ли немоленье?
А светы вы, наши высокие хоромы!
кому вами будет владети
после нашею царьсково житья?
А светы, браный убрусы!
береза ли вами крутити?
А светы, золоты ширинки!
лесы ли вами дарити?
А светы, яхонты-серешки!
на сучье ли вас задевати,—
после царьсково нашего житья,
после батюшкова преставленья
а света Бориса Годунова?
А что едет к Москве Рострига
да хочет теремы ломати,
меня хочет, Царевну, поймати,
на Устюжну на Железную отослати,
меня хочет, Царевну, постритчи,
а в решетчатой сад засадити.
Ино ох-те мне горевати:
"как мне в темну келью ступити,
у игуменьи благословитца?"
[57]Кто в самом дело, кроме дочери царя Бориса, мог бы создать подобную песню? Народная молва жестоко относилась в ту пору к Борису Годунову, захватившему царский престол. Мнение о нем как об убийце царевича Димитрия — малолетнего сына Ивана Грозного — было единодушным. В песне же сказано сочувственно-прощающе: «батюшково согрешенье».
Жену Годунова, Марию Григорьевну, дочь свирепого опричника Малюты Скуратова, ненавидели и боялись еще больше. Ей приписывали злое влияние на мужа; и вдумчивый наблюдатель России тех лет голландский купец Исаак Масса, оставивший свои записки, отмечал: «...Она была более жестока... чем он; я полагаю, он не поступал бы с такою жестокостью и не действовал бы втайне, когда бы не имел такой честолюбивой жены, которая... обладала сердцем Семирамиды»