Женщина двадцати семи лет, послужившая причиной всего того, что одни называли «великой заботой короля», а другие «интригами», была на вид изящной и хрупкой. У нее были черные как вороново крыло волосы, а в темно-карих, как у лани, глазах горел огонек, заставлявший предположить, что она вот-вот улыбнется или начнет с кем-нибудь флиртовать. Я ожидала, что Анна Болейн окажется необычайной красавицей, однако ее нельзя было назвать таковой. Но было в ней что-то — прирожденное изящество, живость, чувство собственного превосходства, — что проявлялось в манере держать себя, в наклоне головы, в походке (когда она отошла от окна и повернулась во мне).
На голове у леди Анны был французский убор в форме полумесяца, расшитый жемчугом, и я неожиданно ощутила тяжесть своей старомодной остроконечной шапочки. Казалось, Анна не идет, а плывет по воздуху (как и моя мачеха Мод), и это заставило меня снова почувствовать себя неуклюжей. Тонкую шею возлюбленной короля украшала нитка жемчуга, на ней висела затейливая золотая буква «Б», с которой, в свою очередь, свисали три каплевидные жемчужины. В тот день наряд леди Анны был выдержан в голубых тонах: платье из переливчатого, словно хвост павлина, бархата с длинными, закрывающими руки почти до самых пальцев рукавами из атласа, расшитого золотыми нитями. Вскоре я узнала, что введенная ею мода на длинные рукава частично объяснялась желанием скрыть крошечный шестой палец на левой руке — позднее этот палец, а также родинка на шее послужат «доказательствами» ее причастности к ведовству.
Мне приятно было сознавать, что я хорошо выучилась делать реверанс, приседая низко и не торопясь подниматься. Когда же я выпрямилась, леди Анна милостиво протянула правую руку, чтобы помочь мне, затем жестом разрешила присесть на табурет для шитья, сама же села на стул. Я заметила, что перед моим приходом она читала книгу — Новый Завет, и не на принятой повсеместно латыни, а на английском языке. «Какая она смелая!» — подумала я, потому что король был провозглашен защитником католической веры еще прежде, чем заварилась вся эта каша.
— Я рада, что меня окружают верные люди, прибывшие из графств нашего королевства, — обратилась ко мне Анна. — Девон — это ведь глухая провинция, разве нет?
— Он очень далеко отсюда, миледи. Простирается от безлюдных вересковых пустошей на севере до выступающих из моря скал на юге, однако между этими областями, поверьте мне, хватает вполне цивилизованных городов и поселков.
Она спросила, какое образование я получила и какой веры придерживаюсь. Я сказала совершеннейшую правду о том, что я, как и семья сэра Филиппа, привержена новому вероучению, и на все остальные вопросы ответила вполне искренне. Раз уж мы были наедине, не упомянет ли она о том, что я буду служить связующим звеном между ней и Кромвелем? Но вскоре я сообразила, что Анна уже тогда знала истину, когда-то открытую мне Кромвелем: даже стены имеют уши. Поэтому, поигрывая филигранным футлярчиком, от которого исходил тонкий аромат