«К оружию, граждане!» — этот припев «Марсельезы» повторяли французы из поколения в поколение. Теперь они узнали, что значит отдать оружие врагу. Они ждали помощи. Они лихорадочно глядели на побережье. Им мерещились корабли. Они не ждали свободы, как подарка. Они ждали оружия. Но корабли не пришли. И Франция кидается на врага, безоружная, но грозная, вечная Франция, мать свободы.
Может быть, маршал Петэн летом 1940 года и мечтал сохранить какой-то «нейтралитет», откупиться, выждать, пересидеть события. «С волками жить — по-волчьи выть». Теперь громче других раздается сиплый, простуженный вой старого онемеченного маршала. У него не больше независимости, чем у Павелича или Квислинга. Верден забыт. Осталось Виши.
В борьбе против немцев и немецких наместников наконец-то объединилась Франция. Солдатам, дрогнувшим перед лицом неприятеля, дается высокое права искупить свою вину на поле брани. Два года молчали люди, олицетворявшие Третью республику: председатель сената Жанненэ и председатель палаты Эррно. Они не приложили своей руки к позорному делу продажи Франции с торгов. Но они и не протестовали. Быть может, и в их сердцах тлела надежда: кого-то спасти, переждать. И вот теперь, когда вся Франция кипит, Эррно и Жанненэ выступили с мужественными словами: «Невозможно, чтобы свобода умерла в той стране, где она родилась…».
Петэн и Лаваль, выполняя приказ Гитлера, начали истреблять евреев. В стране «Декларации прав человека и гражданина» разыгрались страшные сцены. У матерей отбирали детей и говорили: «Вы их больше не увидите». Убегая от палачей, люди кидались в воду, кончали с собой. Совесть Франции возмутилась. Епископ Тулузы с амвона осудил презренного маршала. Священники требуют, чтобы в церквах воскресло «право убежища». Может быть, богомольный маршал, отправившись к обедне, увидит в церкви затравленных женщин и детей, которых охраняет священник?..
Лаваль обязался поставить немцам французских рабочих. Орудия Сталинграда откликнулись в Оверни, в Провансе. У немцев нет больше рабочих рук. Лаваль стал вербовщиком, первым прорабом Германии. Он долго уговаривал французов, долго и безуспешно. На площади Сен-Этьена старый токарь воскликнул: «Лучше пусть у меня отсохнут руки! На бошей я стану работать». Напрасно Лаваль и его немецкие партнеры шантажировали: солидарность, человеколюбие — немцы отпустят умирающих военнопленных, получив трудоспособных рабов. Лаваль говорил француженкам: «Вы хотите обнять вашего сына, который томится в плену? Пошлите взамен другого». Но матери ответили: «Мы не хотим выкупа, мы хотим расплаты».