Он натянул поводья до того резко, что послушная лошадка едва не поломала ноги, выполняя приказ наездника.
– Не могу, – выкрикнул Кавка. – Не могу! Лучше пускай меня прямо сейчас черви сожрут, но Киев хазарам не сдам.
Розмич пустил коня по широкой дуге, его примеру последовали и остальные. Кавку окружили, а он и не пытался бежать. Губы Розмича растянулись в недоброй улыбке, зубы хищно блеснули:
– Черви? А ты не видишь, какая вокруг сушь? Земля тверже камня! Червей не отыскать, сколько ни копай.
Глаза Кавки стали круглыми и большими, рот приоткрылся. Добродей тоже не понял: Розмич вроде глупость говорит, а лицо как у палача.
– Отпусти, – прошептал Кавка, глядя в глаза предводителю отряда.
– Не могу! – В голосе Роськи не осталось ни капли смеха. – Ты вернешься в Киев и все расскажешь Олегу.
– Не вернусь. Не скажу.
– Врешь… – протянул новгородец, ладонь легла на рукоять меча. Подвластные ему люди готовы ощетиниться в любой миг. Киевляне смотрят удивленно, явно не знают, как поступить, чью сторону принять.
– Убить? – равнодушно спросил кто-то из подручных Розмича.
Тот ответил после долгого молчания:
– Нет. Вязать. Хазарам отдадим. В залог дружбы.
Добродей покрепче стиснул зубы, но промолчал. Так же безмолвно смотрел, как вяжут Кавку, кулем закидывают в седло.
– В путь! – скомандовал Розмич.
И снова стук копыт, снова ветер и бесконечная степь и ни единого деревца. А боль в груди стала злее, и грусть скользит по коже ядовитой змеей. Рядом, в седле, бессильно болтается Кавка. Рот дружиннику не затыкали, а он и не орал.
Киевляне бросали вопросительные взгляды на Добродея, тот глядел только вперед, туда, где видно: край отделяет небо от земли, божественное от мирского.
«И все-таки от рая нужно держаться подальше…» – в который раз повторил Добря, но теперь эта мысль не успокоила, не помогла.
Когда на землю спустилась ночь и путники расположились на ночлег, Розмич отозвал старшего дружинника в сторону, сказал без прелюдий:
– Я больше не могу доверять тебе, плотник.
– Я не плотник, – откликнулся Добродей, – я старший дружинник князя Осколода.
– Мертвого князя живой дружинник?
– Я себя от присяги не освобождал.
– Ну да, ну да. А вот Хорнимир заявил, что все вы под Олегову руку перешли.
– Только для виду.
– Все равно, плотник. Не по платью, но по сущности, – бросил Роська мрачно. – Плотник, в руках которого меч вместо топора. Если б ты был старшим дружинником, твои люди не отступились бы.
– Я не могу судить Кавку, – прошипел Добродей. – Он… правду сказал.
– Правда, она разная бывает. Та правда, за которой идем мы…